Ничего удивительного, что Аделин не могла долго уснуть. Киран знал, что даже сама мысль о ненавистной тренировке отравляла ее сознание, мучая и будоража чересчур живыми кошмарами из воспоминаний. Пока понимание, что перед ней будет стоять вовсе не отец, едва ли хоть сколько-нибудь могло ее успокоить. Он это понимал, стараясь относиться с терпением. Стоило проявить своего рода стойкость, чтобы тут же не сдать назад, увидев ее бледное лицо и огромные изумрудные глаза, а это, надо сказать, дорогого стоило.
— Сегодня лучше бы лечь спать пораньше, — постарался сдержанно ответить волшебник, надеясь, что не пойдет на поводу у собственных эмоций, отказываясь от данного отцу обещания. Справедливости ради, Киран и сам придерживался мнения, что боевая магия нужна Аделин, что бы она об этом ни думала. Он повторял это тысячу раз и повторит снова, если потребуется – защита нужна ей как никому другому в их семье.
— И думаю, что первая тренировка будет не такой долгой. И не каждую субботу. Я понимаю, что тебе не хочется отравлять выходные неприятными мыслями и…просто хочется отдохнуть, — возможно, изначальный настрой на компромиссы сможет хоть немного смягчить скептицизм Адель? Слова о пауках явно этому не способствовали, хотя Киран примерно представлял, что так все и будет, учитывая, как сестра ценила любую форму жизни во всех ее проявлениях. Ужасно хотелось съязвить, но Мальсибер взял себя в руки, старательно сдерживаясь от едких фраз не в пример Аделин.
— Они в принципе не обладают никаким разумом, не то, что соразмерным с человеческим, — не выдержал Киран. Хотя слова и были произнесены абсолютно спокойным тоном, в них улавливались легкие, совсем невесомые нотки поднимающегося раздражения. Порой он в принципе не понимал, как можно быть такой… Наивной, и с такой добротой открыто смотреть на мир? Может, ей еще и комара жалко убить, который испил ее крови?
— Твои сравнения не уместны. Ты прекрасно понимаешь, чем кошки и собаки отличаются от насекомых, так что не надо делать из меня монстра, — строго ответил Мальсибер. Он умел быть едким как весьма опасный яд, что непременно разъест кожу и кости, от такого слепнут и умирают в муках, захлебываясь пеной из собственной слюны. Аделин не знала эту его сторону, так похожую на отца, а может, и на деда, и Киран вовсе не горел желанием являть ее сестре. Сейчас он лишь необъяснимо злился на ее упрямство, что, по крайней мере, удавалось спрятать хотя бы внешне – он привык скрывать эмоции под нарощенным годами спокойствием, равно как и червоточины собственной слабости, ведь Адель сама по себе и была его слабостью и самым уязвимым местом в сердце.
Она явно вздрагивает от его неожиданной близости, хотя они по-прежнему балансируют в рамках приличия – он всего лишь учит ее правильно держать волшебную палочку, но, когда они рядом, это всегда «нечто большее». Во всяком случае, Мальсибер не мог отделаться от этого клейкого ярлыка в собственных мыслях – не менее навязчивого, чем тот липкий жар, пробиравшийся под ворот рубашки.
— И для чего же? Исцелять? Они созданы много для чего, дорогая Адель, ты просто это не признаешь, — фраза не несет в себе никакой двусмысленности и все же… все же Кирану становится почти забавно от такого словесного каламбура. Он улыбается. О, он улыбается почти по-кошачьи мягко, но улыбка вспарывает вены, наматывая их на кулак, только Адель стоит к нему спиной и не может этого видеть. Перед мысленным взором проносятся все те воспоминания, которые спровоцировали всю двусмысленность слов в его собственном предложении, но дальше Киран продолжает на удивление спокойно и деловито:
— Боевая магия – это не всегда разрушение, — хотя и к этому мы тоже придем. – Это и защита. Если бы я лежал без сознания, или просто был бы не в силах справиться с врагом, ты бы – что? Пожалела бедолагу? Не попыталась бы его обездвижить? – в такие моменты он вел себя как «невыносимый, проклятый манипулятор», и хуже было даже не это, а то, что Мальсибер это понимал, как и понимал, что без этого, увы, никак. – И тебя бы не мучила совесть, что ты даже не попыталась когда-то в прошлом освоить «Петрификус тоталус», а теперь это могло бы стоить мне жизни. Откуда такая уверенность, что мы не окажемся в подобной ситуации? – и лучше бы не оказались, но жизнь была крайне непредсказуема, а учитывая давние счеты их семьи с теми же Ноттами, которые по всем правилам входили в категорию их союзников, нечто подобное можно было ждать, когда угодно и от кого угодно.
Она пятится назад, оказываясь к нему почти безрассудно близко. Вот до чего доводит упрямство.  Киран подталкивает ее вперед, подавшись всем корпусом, заставляя принять прежнее положение, вновь выпрямив спину.
— Сегодня ты потренируешься просто обездвижить противника. Это не так сложно, — отстраняясь, волшебник достает собственную волшебную палочку, уверенным взмахом открывая дверцы шкафа ровно напротив них. Там был видавший лучшие дни, несколько потрепанный деревянный манекен с нарисованным сердцем слева на груди. На ногах у него были колесики. Взмах палочки заставил его с тихим скрипом выехать из шкафа и остановиться напротив.
— Сделай глубокий вдох, лучше даже три. Когда почувствуешь, что сердце бьется тише, более размеренно, сделай выпад и произнеси заклинание. Целься в сердце, — Киран изящно вскинул руку, невербально посылая заклинание в мишень. Синяя вспышка угодила ровно в красное нарисованное сердце, заставив манекена пошатнуться. – Как тот, кто испытал на себе это заклинание, могу сказать, что человек не чувствует боли. Ты просто не можешь пошевелиться, не чувствуешь собственное тело. Эффект временный, но это ты и так знаешь, — на его взгляд это заклинание было самым безобидным, по своей природе исключительно защитным, с него и стоило начать.
— Попробуй, — он смотрит на нее задумчиво, разглядывая почти отстраненно и в ту же секунду – препарируя, вспарывая каждую черту на предмет хотя бы толики уверенности и решительности. Что ж, пока он не видит ни того, ни другого, но с чего-то стоит начинать.

[indent] Мерно стучала печатная машинка. Персефона заканчивала последний абзац  отчета  состоящего из сорока девяти страниц. Легкие задатки перфекциониста в ней немного негодовали - нельзя было дотянуть до пятидесяти? С определенными переменами в магическом сообществе и участившимися "происшествиями", отчеты все чаще стали превращаться в шедевры эпистолярного жанра, увеличиваясь и в количестве, и в толщине. Благо, девушка отлично набила руку в печатном деле и могла бы сойти за бравую секретаршу. Эта перспектива конечно была множество раз рассмотрена и обдумана, но непокорное внутреннее «я», желающее активных действий, противилось такой незавидной судьбе. Конечно, Перси трезво оценивала свои шансы и понимала, что раз за почти два года работы с ней не смогли нормально сработаться с десяток не последних в аврорате людей, значит вполне возможно ни повышения, ни большого следовательского будущего ей не видать. И ведь не то чтобы она была какой-то "проблемной". За ней не наблюдалось нарушений или фатальных ошибок. В том то и дело, что она толком и показать себя не успела, как люди предпочитали "укомплектовывать" свои группы теми, с кем не испытывали осложнений в общении. Теми, кому могли доверять... Иронично, учитывая, что она сама не могла похвастаться таким свойством. Ни одному из работающих во всем министерстве, и в аврорате в частности, из людей, она никогда бы не доверилась. Люди могут быть сколь угодно милыми и благодушными, но природа и чувство собственной выгоды, значимости или страха, - выберите нужный вариант, - всегда подтолкнет к обману и предательству. Человек по натуре такой. И это она знает не понаслышке... Более того, такой же считает и себя. Заботящейся только о себе любимой. И ничего удивительного или плохого в этом нет. Человек человеку волк, говорят. О, кстати в кооперативном деле, которое она только что мановением волшебной палочки отправила в нужный ящик, был замешан оборотень. Именно поэтому дело велось совместно с отделом по учету таких вот особенных существ. Вот уж точно - двойное дно в человеке. "Мохнатый" секретик.
[indent] Персефона была на работе с самого раннего утра. Узнав о том, что у нее вновь будет наставник, она немного воодушевилась. Однако, когда ей сказали кто он, ее энтузиазм слегка поутих. Конечно, мисс Фанкур знала, что не стоит судить людей по "обложке", ведь именно это с ней и делали на протяжении множества лет. И этот самый человек, то есть Итан Браун, даже частично был свидетелем сего процесса. Но все же его манеры и подход к делу заставляли девушку чувствовать напряжение и дискомфорт. Разумеется, они были знакомы. Причем не только по аврорату, но и задолго до этого - еще со школы. Они небыли друзьями и даже приятелями их не назовешь. У Персефоны вообще таковых фактически не наблюдалось за все семь лет пребывания в Хогвартсе. Но она хорошо знала, что этот человек пережил и смог переступить через все неприятности, что обрушились на него еще в юности. Переборов комплексы и насмешки, он смог поставить на место обидчиков и завоевать уважение. На последних курсах его жизнь не была похожа на ад, в отличие от нее. Итан смог "спасти" себя и превратился, кажется, во вполне уверенного и... через-чур броского на первый, - да и на второй тоже, - взгляд, человека. Конечно, Персефоне хотелось знать, как ему удалось сделать то, что не смогла она? Как он смог выбраться из порочного круга и доказать окружающим его людям, что он важен и чего-то стоит. Где была та дверь, в которую он вышел, в то время пока она стучалась и пыталась открыть не те? Ей был интересен ответ. Но сам человек, а главное его поведение и внешний вид отпугивали ее, как впрочем и любые агрессивные попытки людей открыто и позитивно общаться. Это обычно вводило Фанкур в ступор и она терялась, совершенно не умея говорить "ни о чем" или о самой себе. Наверное поэтому, она выработала безэмоциональное выражение лица - как универсальную реакцию на все внешние "угрозы" дружественной коммуникации. С точки зрения окружающих ничто не могло ее удивить или напугать. Она привыкла реагировать на все спокойно, что называется "с лицом лица", не давая тем самым заглянуть ей в душу непрошенным гостям. В окружении девушка прослыла бесчувственным чурбаном, "мертвячкой", "бревном", "ледяной принцессой" и это только самые не обидные эпитеты в ее адрес...
[indent] Одним словом, Итан Браун и его внешний вид, словно на него стошнило радугу, был весьма заметным и забавным индивидом, который никак не вписывался в восприятие Персефоны Фанкур. Беспокоилась она еще и потому, что большинству было известно, что он лиглимент. А это значило, что ее тщательно выстроенный частокол из обломков гордости, страхов, предрассудков, самозащиты и иронии - под угрозой. Ей вовсе не хотелось, чтобы какой-то щеголь заглянул ей в душу и посмеялся, увидев там не выросшую и серьезную, готовую к вызовам судьбы девушку, а маленькую обиженную и очень одинокую девчушку, которую даже она сама не хотела признавать в самой себе. Она чувствовала угрозу исходящую от нового наставника. И конечно, она могла бы саботировать и это "сотрудничество". Но вот незадача, как бы она ни любила отчетность и порядок в архивах, отсиживаться в четырех стенах ей не хотелось. Не для того она преодолевала все свои комплексы и заталкивала свое обиженное "я" как можно глубже, дабы научиться хоть как-то адаптироваться в обществе. В обществе, которое она хочет починить, исправить и вывести на чистую воду! И именно для этого ей нужно снова наступить себе на горло и проявить весь запас своего дружелюбия к человеку, который заставляет ее нервничать и пугает до чертиков своим гипертрофированным энтузиазмом.
[indent] Перси глядела на часы, встраивая на правом краю стола ровный рядок последовательно сложенных папок. Это были детали дел и отчетов, которые нужно было подшить к уже имеющимся и старым данным. Часы показывали, что ее новый начальник опаздывал уже на три минуты. Девушка смахнула невидимые пылинки с и без того чистого стола и закатила густо накрашенные черным, глаза. Потеющие ладони не добавляли спокойствия и казалось, каждая мелочь ее нервировала. Как вообще можно быть взрослым и нервничать из-за таких вот глупостей? Или может дело в том, что сегодня решится ее дальнейшая судьба?

Стук. Ритм сердца в очередной раз сбивается, пропуская лишний удар. Шаг. Под ногой со скрипом проседает старая доска, одна из многих отсыревших половиц в небольшой квартире на окраине Лондона. Свист. Ветер из приоткрытого окна врывается в помещение, с шуршанием разнося лежащие на столе листы бумаги, исписанные именами и датами. Вздох. В груди зреет большой комок горького разочарования, еще утром казалось, что он близок к разгадке как никогда. Тщетно. Сидя в четырех стенах словно узник в Азкабане уже много недель, Прюэтт ни на дюйм не продвинулся вглубь по дорожке из кровавых следов, ведущих к обнаружению имени виновного. Необходимо было выстроить все события последних шести месяцев и собрать воедино доказательства непосредственно на месте смерти, но сил вернуться в наполненный когда-то смехом дом ему пока не хватало. Трус. Несмотря на то, что каждая мелкая деталь сентябрьского вечера глубоко отпечаталась в памяти, к воспоминаниям то и дело примешивались ложные кошмары, сбивавшие с толку и не дававшие четко провести грань между реальностью и вымыслом.
Крик. Из головы не выходит придуманный им самим зов о помощи, в отчаянье брошенный знакомым женским голосом. Гидеон! Липкая алая жидкость на собственных руках, цветочный запах любимых духов исходящий от мертвенно бледной кожи, вывернутая под неестественным углом нога, глубокая рана зияющая на лбу, запачканные в крови золотые локоны в беспорядке раскинутые по полу, звенящая тишина пустого помещения. Они ее пытали. Для людей Темного лорда мало просто прервать жизнь человека, гораздо приятнее получить полный спектр садистких удовольствий до того, как из палочки вырвется неотвратимое убивающее заклятье.
Помни. Какая сегодня дата на календаре? Что сейчас, день или ночь? Спал ли он в последние несколько суток, когда последний раз ел? В комнате царила полутьма с того самого момента, как Гидеон вошел в недавно снятую скромную квартиру, отправившись туда сразу после похорон Вивиан. Воспоминания о прощальной церемонии проявлялись застывшими отрезками, будто недвигающиеся маггловские колдографии. Он помнил, что погода, словно издеваясь, была солнечная и теплая; что ему так и не хватило смелости, чтобы посмотреть в глаза родителям невесты; что рядом стояли брат и сестра; что было произнесено много теплых слов, которые совсем потеряли смысл без ее существования. А дальше только всепоглощающая темнота и беспросветный туман, прерываемые лишь рефлекторными механическими действиями собственного тела, не дававшими Прюэтту отправиться на тот свет раньше времени. Кажется, он ел пару дней назад и даже немного вздремнул, засмотревшись на язычки пламени в камине.
Живи. В Аврорате Гидеону дали отпуск на целых два месяца, думая, что перерыв в работе пойдет тому на пользу. Напротив, он бы с большим удовольствием с головой погрузился в дело, чтобы хоть на секунду вырваться из замкнутого круга разрушающих мыслей и бардака, что отныне царил в его квартире. Чтобы появился иной смысл вставать с кровати по утрам, чтобы не теряться во времени, чтобы кто-то диктовал ему что делать и как. Тем не менее, о том, чтобы прийти на собрания Ордена Феникса пока не было и речи. Высокая цена, которую Гидеон заплатил за членство в организации Дамблдора, желчью распространялась по его груди, вызывая лишь приступы гнева. Было время, когда он винил всех. В первую очередь себя, во вторую - Пожирателей, но частенько доставалось и Альбусу. Прюэтт не сдерживался ни словесно, проклиная собственную гордыню и неосмотрительность; ни физически, опрокидывая на пол мебель и швыряя подвернувшиеся под руку предметы в стены к полному неудовольствию ни в чем не повинных соседей. Со временем такие вспышки стали редкостью, уступив место холодному безразличию.
Стук. Опять удар сердца? С чего так громко. Шаг. Почему половица скрипит совершенно по-другому? Крик. Гидеон! Голос совсем не похож на тот сладкий медовый шепот, что когда-то ласкал его слух. Опять стук. На этот раз куда настойчивее, будто кулаком били во входную дверь, требуя ответа. Прюэтт медленно отошел от импровизированной доски расследования на стене, заполненной фотографиями и документами, связанными между собой красными нитями, а затем на ватных ногах вышел в коридор. Пришлось сделать над собой ощутимое усилие, прежде чем дернуть за витиеватую ручку. Видеть никого не хотелось, но посетитель мог оказаться из Аврората и прийти, чтобы попросить Прюэтта заранее выйти из отпуска. Вздох. Дверь с тяжелым скрипом открылась, на пороге стоял младший рыжий брат.
- Фабиан, - произнес Гидеон хриплым, отвыкшим от разговоров голосом.

Как и большинство родителей, посвятивших значительную часть собственной жизни воспитанию детей, Тесса до последнего сопротивлялась тому, чтобы отпускать своего младшего сына из фамильного гнезда – в особенности после того, как меньше года назад единственная дочь разбила ей сердце, сбежав с рыжим Уизли. И только лишь долгие уговоры супруга, считающего, что жизнь под отцовской крышей портит мужчину, да наличие у вчерашнего выпускника пусть и не такой серьезной, как у старшего сына, но, все же, работы, смогли убедить ее в принятии неизбежного.  Поиски съемного жилья в магическом квартале Лондона на пике высокого летнего сезона, правда, оказались куда труднее, чем юный Прюэтт мог себе в принципе представить: в одной квартире сосед, похоже, держал у себя дома авгурея, от протяжного низкого переливчатого крика которого прямо во время просмотра не спасали даже наложенные на дверь и стены шумоподавляющие заклинания. Во второй до него явно обитал болотный тролль – такой затхлости он даже в полузаброшенных находившихся под Черным озером подземельях Хогвартса не чувствовал. Ну а в третьей с него запросили настолько баснословную сумму ренты, что ее навряд ли смог бы покрыть даже контракт на игру в основном составе «Стоунхейвенских Сорок», не говоря уже подписанном им пока что на игру в запасном. У родителей же, явно до последнего мечтавших, что младший пойдет по стопам старшего брата и займется спасением жизней, а не «этими своими опасными полетами», он уж точно не хотел просить денег – потому, было принято волевое решение пока поиски отложить минимум до конца лета, в надежде, что к тому времени туристы и гости столицы сбегут по домам из-за начала дождливого сезона. Благо, вторую часть дня было трудно испортить.

Фабиан золотой монетой отстукивает по неровной барной стойке ритм застрявшей в голове со вчерашнего вечера мелодии, пока усталый бармен с синяками под глазами и залысиной на пол головы наливает ему медовуху. Несмотря на то, что это уже было его второе по счету лето в совершеннолетнем возрасте, по-настоящему ощущать себя взрослым бывший гриффиндорец начинает только после выпуска. Словно, лишь вместе со сданными экзаменами и последней поездкой на Хогвартс-экспрессе все те детские переживания и эмоции трансформировались в нем во что-то качественно новое. Конечно же, все это было абсолютнейшим заблуждением, но вы попробуйте в этом разубедить восемнадцатилетнего подростка, полного уверенности, что уж он-то к своим годам познал эту жизнь. Солнце для него светило теперь по-другому, известный ему с самого детства «Дырявый котел» сегодня казался меньше, чем когда-либо в воспоминаниях, ну а пинта холодной медовухи должна была стать вишенкой на торте его сегодняшнего такого взрослого вечера. «Торт» же этот, он, к слову, собирался съесть не один, а в компании – Джейсон Вогтейл, что во время учебы делил с ним и Тедом одну спальню в башне Гриффиндора, хоть и покинул школу на два года раньше них, решив, что творческой личности аттестат Ж.А.Б.А. не так уж и важен, но, даже не смотря на это, несомненно, смело мог считаться их третьим мушкетером. Фабиан друга не видел вот уже почти год – все прошлые рождественские каникулы он провел с семьей, а на пасхальных – в так глупо смотревшихся на нем рубашке с криво перекрашенным заклинением в попытке казаться взрослее и солиднее факультетском галстуке, подписывал в «Трех метлах» свой первый контракт с одним из рекрутов, что весь последний курс присутствовали на большинстве школьных матчей в поисках новых талантов. В том же пабе чуть позже в тот день он напился с друзьями на радостях. Да так, что, чуть было, документы эти не потерял – если бы не мистер Беннет, держащий лавку старьевщика и в удачное время ее закрывавший и заметивший выпавший из внутреннего кармана пиджака конверт, спортивная карьера Прюэтта, возможно, сложилась бы совсем по-другому. И это была лишь одна из тех историй, которыми вчерашний выпускник хотел сегодня поделиться с другом. Он хоть и рассказывал тому в письмах о побеге сестры, своем расставании с Доркас, экзаменах и прочем, но сухо и кратко, словно опасаясь, что Джейсон может сейчас уже жалеть о своем решении покинуть школу, и его истории о Хогвартсе посыпать соль не незажившую рану. Воспитанный в традициях, что школа является неотъемлемой частью жизни, Фаб и представить себе не мог, как на такое можно решиться и сколько мужества для этого нужно иметь, потому сегодня в его планах было проговорить с лучшим другом если не до рассвета, то минимум до глубокой ночи.

- Благодярю, сдачи не надо, - он оставляет галлеон благодарному бармену и, взяв в каждую руку по стакану медовухи отправляется за один из столиков у стены.
 

анна поправляет капюшон новенького красного плаща и рассыпает рыжие волосы по плечам. ей всего девять и наконец-то мама дошила красный плащ, как в той книге про добрую волшебницу. маленькая анна представляет что ее рыжие волосы перестали быть рыжими и деревенские ребята наконец-то с ней играют и не называют подкидышем фей. в деревне ее мать за глаза называют ведьмой, а приветствуя — госпожой травницей. а вот маленькие дети совершенно не стесняются прогонять анну с городской площади, стоило ей там появиться. говорят, что она порождение дьявола, что она не должна жить там же где и все простые дети. они говорят ей, что именно поэтому ее мама живет в лесу, среди дикого зверья. анна уже даже не пытается рассказать, как ее мама выхаживает воробьев подбитых мальчишками или лис, едва вырвавших лапу из капкана. девочка баюкает в ладонях замерзшую синицу и дышит на нее теплым воздухом и до первой оттепели наблюдает, как они скачут по балкам избушки, вместе с снегирями и щеглами.

мама обвязывает вокруг запястья анны деревянные бусы с тонкой вязью вырезанных рун. тридцать бусин из тридцати сортов деревьев, срубленных в каждый из дней лунных фаз. их сила должна защитить от оборотней, гуляющих по лесу, как и сшитый ее руками плащ, с вплетенным в пряжу шепотом далеких предков, прибывших с севера давным-давно. мать анны знала многое о магии, как и о ее цене. мать анны часто оставляла девочку одну, спеша на сложные роды в деревне — мать анны не могла отказать нуждающимся в помощи. в такие дни деревенские приносят в дом много выпечки в знак благодарности и маленькая анна всегда набирает полную корзинку для бабушки, чтобы порадовать и ее. бабушка давно жила в уединении, найдя общий язык с лесными тварями, которые сторонились нахоженной к ее избушке тропы. к ее очагу приходили отдыхать боги и она молча поила их чаем с весенними листьями крапивы и долго махала вслед, когда они уходили. она тоже учила анну своему ремеслу [поэтому анна не боится ходить через лес одна. лес не может причинить ей зла]

сегодня ее мать ушла в деревню на бдение рядом с умирающей старушкой, которую любила вся деревня. ведьмы всегда знали заранее за кем должен прийти Смерть. они просто чувствовали его приближение, словно за спинами умирающих мир подергивался легким туманом. ведьмы з н а л и. но анна еще не была ведьмой, поэтому увидев растущее количество еды оставленной на крыльце девочка достала любимую корзинку и постелила в нее расшитое полотенце. она сама его расшивала и заговаривала не давать еде остыть, чем безмерно гордилась [ей давно не терпелось воспользоваться случаем и порадовать своими успехами бабушку] анна совсем не привыкла бояться леса, ведь мамина магия и бабушкины договоренности всегда берегли ее от беды. анна не знала, что нужно бояться.

девочка идет по слегка размытой весенней тропе и радуется шуму, наполняющему лес. то тут, то там мелькали знакомые пташки и анна весело смеется. вдоль тропы уже во всю цветут подснежники и крокусы, во всем своем разнообразии и красочности. первое приветствие просыпающегося леса. в такие весенние дни ей казалось, что лес — ее друг. весенний лес пах прелой листвой и хвоей, слегка грибами и тающим снегом, но никак не опасностью или угрозой. в задумчивости перебирает деревянные бусины оберега, решая сойти с тропы сейчас и нарвать цветов бабушке? [а вдруг они завянут?] или собрать букетик уже ближе к избушке? [а если дальше их не будет?] начинает гадать на пальцах, вспоминая считалочки которые успела выучить у городских детей. но давний запрет суровой рукой ложится на плечи анны и она снова подхватывает корзинку, спеша угостить бабушку пирожками. сама анна обожала пирожки, которые фрау фрондайн делала из доморощенной свинины. они всегда были идеальны. может однажды анна выведает у нее рецепт и мясо в обмен за услугу и наготовит себе столько пирожков, сколько не сможет съесть [маленькая мечта маленькой девочки]

Больница Святого Мунго - страшно убыточное предприятие. Попечительский совет хоть и имел почти безграничную власть, обретя большинство, редко вмешивается в дела больницы. Влиятельные волшебники предпочитают держаться подальше от больных и бедных. Одна только мысль о страданиях и гниющий плоти приводит большинство в надменное раздражение. Куда приятнее подписывать счета и организовывать блистательные вечера - напоминания: это Блэки или Нотты платят за вашу возможность не сдохнуть в подворотне. Очень удобно.

Присцилла Гойл - отожествление больного высокого общества Британии. Красивая и холодная, скучающим взглядом блондинка проверяет зал - ей нужен каждый из длинного списка приглашенных кошельков: Эйвери, Блэки, Мальсиберы и Нотты. Ей наплевать на искренность их намерений, важно, что они расскажут на выходе и сколько золотых галлеонов пожертвуют больнице. Репутация и галлеоны два кита чистокровного общества. Два кита так кстати подчищающиеся эльфийскому шампанскому. Присцилла мягко кивнула и серебряные подносы с тонкими бокалами мягко поплыли по залу. Для мужчин имелись альтернативы у бара, для тех кому маскулинность и эго не позволяли взять шипучий напиток в руки. Ей хочется верить, она учла все капризы гостей.

У Присциллы свои причины стоять здесь в тугом корсете, с фальшивой улыбкой на лице. Вы не отличите фальш от настоящей, настоящих больше нет. Подготовка сбора заняла ее на две недели, две недели она почти не появляется дома, две недели ее воспаленный мозг занят чем-то кроме призрения к мужу. Но как бы она не старалась, не оттягивала и не брала дополнительные волнения на свои не такие уж и хрупкие плечи - день сбора настал. По правилам этикета ей положено стоять под руку с мужем, создавать иллюзию счастливой семьи. Присцилла окидывает взглядом красивых дам в тяжелых платьях: сколько из них на самом деле счастливы? Себастьян опаздывает, раньше это задело бы, но сейчас - к лучшему. Может быть если он не появится вместе с пузырьками испарятся и ее горести. На один вечер?

Она делает глоток, слишком большой, как для принимающей стороны, как для тонкой женщины, как для строгих правил столетней давности. Присцилла отпускает пустой бокал на левитирующий рядом поднос. Легче не стало, но ведь должно? Когда чья-то рука касается ее плеча, Гойл вздрагивает, свидетель. Щеки вспыхивают пунцовым румянцем, но женщина разворачивается медленно, успевая нацепить невинную улыбку. - Белла, - Гойл выдыхает и дежурная улыбка сползает с лица. - А я опасалась, комитет общественного порицания решил, что мне не положенно пить.  - Совсем другая, кривоватая, почти настоящая улыбка трогает идеально алые губы блондинки, она рада видеть старшую Блэк. Хоть Присцилла и старше, она тайно восхищалась кузиной в детстве. Белла - вздорная девчонка, по мнению Ригель, но по ее собственному - смелая. Кузина столько раз переступала через мнение общества без серьезных последствий для репутации, что Присцилла уверена - ей открыта тайна, может быть шантаж? - Рада, что ты ответила на приглашение. - Обе женщины с прямыми спинами, молодые, но каждая со своим бременем в складочках на лбу, осунувшихся уголках губ. Крэбб и Блэк не лучшие подруги, никогда не были, но тяжелое понимание сближало Присциллу с Беллатрисой больше, чем она когда-либо могла понять Рейну. - Через 15 минут начнется шоу. Тебе понравится. - После долгих споров, Присцилла настояла - на этом вечере выступит наполовину вейла, приглашенная из Америки специально для развлечения консервативной публики. Рамки приличия соблюдены, хотя и глубоко внутри Присцилле хотелось повергнуть все в чистый хаос. - Хотя мужчинам это мероприятие  все же понравится больше. - Вспоминая о неверных Гойл окинула помещение, джентельмены толпились у бара, но до боли знакомой фигуры среди них все еще нет.

[indent] в тот момент, когда джинн проходила мимо него, чтобы сесть в кресло, сайлас всем своим видом показывал насколько тема разговора его раздражала. глаза невольно закатились, в ответ на начало их диалога. естественно, он не думал о том, что его сестра может отдаться первому встречному, однако никогда не мог быть уверенным в этих оборванцах, которые работают в клубе морибанда. он периодически там бывал так, как являлся постоянным вкладчиком, чтобы получить некие дивиденды и площадку для встреч, потому не понаслышке знал кто и как там зарабатывает на жизнь. парни без рода и имени, которые ладны глотки друг другу грызть за те гроши, которые они получают за бой. и если тео нигде не слукавил, то она не только подцепила какого-то полукровку, что является сыном маггла, ещё и жулика, что украл большую сумму денег и теперь, вероятно, будет ещё с десяток лет батрачить в этом заведении, пока однажды его не пришибут на очередном бое. жалкое зрелище.

[indent] сай выдает раздраженный смешок и садится напротив неё, закидывает ногу на ногу и кладёт руку на одно и клен, откидывается на спинку кресла. на первую её фразу ничего не отвечает, принимая это как данность, - успокаивающую, в каком-то роде. если она не позволила себе лишнего, значит перед будущим мужем ни ему, ни отцу не будет стыдно. во время небольшой повисшей паузы, размышляет о том, что вероятно, слишком мягок со своими родственниками. эта мысль не покидает его уже давно. люк погрязший в своих тараканах, от которого не знаешь, чего стоит ожидать, теперь ещё гвиневра стала настолько самостоятельной, что решила погрузится в маггловский мир. разве этому их обоих учили родители? трэверсы – действительно старинный род, который давно чтит традиции крови, - что же в конечном итоге пошло не так и в какой момент.

[indent] - джинн, откуда ты набралась этих слов. не желаю их слышать. – шипит мужчина, слыша «мудак» в отношении тео. как бы мудаком он не был, но скверные слова звучащие из уст сестры, стают ему комом в горле. – существует. – его голос холоден и твёрд, как всегда. рабство в их мире существует, взять тех же эльфов, как бы не боролись за их права. взять иерархию, которая так или иначе есть. реальность коей она и является. – особенно, когда твой друг далеко не чист на руку. он сбежал из клуба, прихватив кругленькую сумму и теперь будет вынужден её отработать. пришло время разочаровываться, дорогая. – в комнату входит их домовой эльф, таща за собой с помощью магии поднос со спиртным. их отец очень любил огневиски и держал небольшой заводик, который в дальнейшем должен был перейти под управление сайласа. следовательно, подобного добра в доме было навалом. поднос оказывается на столике между ними, и мужчина тянется за стаканом. эльф на секунду замирает, видимо собираясь поинтересоваться не нужно ли им что-нибудь ещё, но видя взгляд мужчины, всем своим видом означающий «проваливай», быстро покидает гостиную.

[indent] - извини за прямоту, но тебя не должно заботить что человечно, а что нет. – говорит он, отпивая глоток виски. огненное зелье просачивается по стенкам горла, согревая тело. сайлас всегда относился к сестре с пониманием, насколько это было возможно. сорвавшийся брак с тео вышел удачным мотивом для подработки сестры на газету, - он в буквальном смысле уговорил отца дать ей такую возможность, несмотря на то, что женщинам в их семье не пристало работать. подал это под соусом «посещений элитных вечеринок, как не менее элитный гость и освещение событий». и к чему всё привело? к философствованиям на тему человечности в отношении тех, кто сам это выбрал. эту же мысль, он и озвучил. – твой друг сам выбрал подобную жизнь. обманывал тебя, насколько я знаю, пудрил мозги. где он и что с ним будет, тебя не должно волновать. возможно, он уже и вовсе мёртв.

[indent] он роняет эту мысль небрежно, думая о том, что подобные трюки зачастую работают. убедить, запугать, посеять толику сомнения. убедить, что все эти дни, которые она провела с непонятно кем в их летней резиденции глупость, которую более не стоит совершать.

[indent] - забудь о нём. настоятельно рекомендую. – мужчина делает ещё один глоток. – пока наш разговор не вышел за стены этой комнаты и не донёсся отцу. – оберон в гневе был действительно страшным человеком. они с сестрой и братом не ощущали подобной твёрдой руки, но сай видел, как он может обращаться с матерью и знал на что способен. – иначе, он быстро найдёт тебе нового жениха, возможно, где-нибудь в европе. – трэверс всё ещё зол, настолько, что практически не ощущает алкоголя, который пьет. лишь теплоту спиртного, который согревает горло и его ледяную душу. но в этом доме по-прежнему очень холодно.