Как-то в детстве потерялась Марья в Тёмном лесу. Скакала босыми ногами по мягким моховым кочкам, бежала за сверкающей стрекозой с большими разноцветными крыльями и опомнилась только, когда ветви корявые зацепили подол её темно-синего сарафана. Наказывали ей тётки, чтобы лучше под ноги смотрела, чем ворон считала. Припоминали ей, как уже падала она в реку с небольшого пригорка и колени в кровь разбивала, пытаясь поймать воздушного змея. Но всё Марье было нипочем. Подумаешь, разбитые коленки да царапины на руках, когда волшебный мир такой яркий, манящий и добрый. Не было у неё до этого раза возможности поиграться с потусторонним. А Тёмный лес манил своими секретами и загадками. А загадки разгадывать Марья всегда любила. Вот и тогда ей пришлось обернуться назад и увидеть, как деревья по обе стороны обступили её тропинку и загородили собою путь домой. Призадумалась царевна и заметила, как на её маленькое девичье плечо присела та самая озорница-стрекоза. Завела проказница её в самую чащу недоброго леса. Как теперь дорогу домой сыскать и не быть съеденной серыми волками али ещё кем недобрым?
Присела Марья на пенёк и принялась думать-гадать, кто же ей смог бы помочь выбраться из Тёмного леса? Может, сам Лес и отпустит её, попроси она ласково? Поднялась она на ноги, поклонилась Лесу в пол так, что длинные растрёпанные косы опустились на залитую росой зелёную траву. Улыбнулась Марья и озвучила громко свою просьбу – домой вернуться, к Морскому царю. Не хотелось ей ветки ломать да биться с кем-то. Не умела ещё и доброй слишком была. Но Лес ей ничего не ответил. Как бы Марья ни просила его, как бы не уговаривала и не обещала кланяться всегда, когда видит его, не слушал он её. Забрал к себе Лес царевну и решил не отпускать. И только она собралась пробираться сквозь колючие ветви, как схватил её кто-то сзади и прижал к себе крепко, шепнув тихо на ушко: «Ох, глупые нынче царевны пошли! Всё в добро верят, а их косточки потом ходи собирай по всей чаще!» То Леший ей встретился, а перед глазами Аука запрыгал и рукой своей зеленой в живности всякой дорогу царевне указал: «Сыт Лес сегодня, царевна. Поиграть с тобой захотел. Потому и мы тебя так быстро нашли и домой, так уж и быть, проводим.»
На краю леса обернулась на них Марья, поклонилась в пол и хотела было поблагодарить обоих, но покачал головой косматой Леший и шёпотом промолвил: «Не играй, царевна, так больше. Не ходи никуда одна. Ни с кем в Тёмном лесу не заговаривай. Никто там тебе никогда не поможет просто так, а то и съедят, даже заметить не успеешь. Заруби себе это на носу! Темнота – враг твой!»

Темнота – враг мой.
Вот уже двадцать шесть лет она жила с ощущением, что вокруг неё не новый «технологичный» мир, а Тёмный лес: всё ветки свои корявые сводит и дорогу домой, до Вани, прячет. А недавно ей и вовсе показалось, что смирилась она наконец-то, что не встретит Ваню больше. Нет его, а был ли – никто ей и не ответит на этот вопрос. Водяной, услышав ночные размышления царевны, плескающейся в ванне, только привычно улыбнулся и молча закурил, не желая вступать в очередные словесные бои на тему, которая себя уже изжила. Жизнь в Тёмном лесу не так уж и плоха, если знать, с кем дружить, а кого стороной обходить. Леший и Аука были не совсем правы.

Оставив мужа в столице, царевна отправилась в Северную холодную. Пришла пора заняться любимым делом – контакты новые заводить. Привезла она с собой целые сундуки роскошных нарядов из тканей, каких и сейчас днём с огнём не сыщешь. Решила, что найдёт ещё одного купца-инвестора для открытия своих ресторанов в Санкт-Петербурге, а то в Москве их уже и так было достаточно. Хотелось ей чего-то нового, своего, без помощи Водяного. А он лишь рукой махнул и сказал, что через пару дней сам к ней явится, посмотреть, чего она там на своих приёмах отыскала. Заодно, может, и сам кого интересного встретит для будущих деяний.
Настроение у Марьи было прекрасное до самого отъезда. Но как только переступила она порог поезда, появилось предчувствие, что случится что-то важное через семь сотен километров отсюда. Страшно ей стало всего на один миг, а когда поезд тронулся, она погладила своё новое обручальное кольцо и вдруг захотела снять его. Но не стала. С ним куда спокойнее, чем без него.

Обычно дождливый город встретил её ярким солнцем в светло-голубом небе и длинной блестящей машиной черного цвета. Вкусными завтраками и улыбчивыми людьми, которые как будто всегда были счастливы. И с каждым часом становилось  Марье не по себе.
И как только решила она, что позволит себе выдохнуть и бояться больше нечего, встретила Ивана-царевича. Вот так легко, проходя по коридору одного из известных ресторанов и вовремя подняв глаза, она увидела своего Ивана, идущего прямиком на неё. Сердце в груди завыло умирающими волками, руки покрылись мурашками, словно в воду морскую нырнула, а ноги перестали слушаться, будто утопая в дремучем болоте. Он так безмятежно выглядел, смотря на неё. Так легко подошёл и произнёс какие-то совершенно несвойственные ему слова. Не назвал по имени, не обнял, не припал к ногам её прощения просить. Ничего не сделал, кроме как улыбнулся и отвесил обычный комплимент её «сказочной красоте». Не признал?.. Не признал.
Марья еле-еле руку отняла от себя и, аккуратно приподняв, махнула ему, чтобы прочь шёл с её пути. Бросив «С дороги, царевич», обошла его и направилась к выходу, позабыв про деловой ужин, людей, что ждали её, и про Тёмный лес, что тоже ожидал её снаружи ресторана.

Сутки прошли, как они увиделись. Не бежал он за ней на улицу, не пытался найти, а Марья сама не рвалась к нему, хотя столько лет ждала его каждое утро, чтобы обнять и приласкать своего могучего героя. Видать, случилось с ним что-то. Заколдовал кто? Кощей? Баба-Яга али кто другой поигрался? Может, сам так решил, что не нужна она ему боле? Или при переходе в этот злачный мирок всё поменялось само собой?.. Мучилась Марья разными вопросами, но одна мысль о том, что забыл он её одновременно резало сердце на две части и согревала, что, может, не найдёт их Кощей, а, значит, и жить им в Тёмном лесу спокойнее будет.
На следующий день собралась Марья уезжать из Северной. Отменила все встречи и дела, перенесла разговоры на звонки и уже сообщила Водяному, чтобы скорее встречали её на Ленинградском вокзале, но вдруг оповестили её об одном важном приёме, куда должен был приехать владелец здешней известной сети ресторанов. Захотелось пригласить его к себе в гости в Москву и обсудить важные вопросы «дома», только ей намекнули, что для подобного приглашения лучше бы для начала познакомиться вживую и перекинуться хотя бы парой «добрых слов». Слыша такое в «Темном лесу», Марья улыбалась пуще прежнего. И эти люди говорили ей про доброту – за сто лет переубивали миллионы ни в чем неповинных душ, а сами добрых слов ждали. Ладно, подумала Марья, что вряд ли на благотворительном вечере Ивана встретит. Отказалась она слушать сердце своё, клокочущее внутри, словно крылья той сверкающей стрекозы из леса. Билось сердце внутри быстрее обычного. Боялось её сердце, а Марья лишь качала головой, застегивая сбоку своё темно-синее длинное платье.

Шампанское лилось рекой. Красивые люди в красивых нарядах, яркие улыбки и звон бокалов сопровождались известными музыкальными композициями в классическом исполнении. Многие танцевали, был слышен чей-то радостный смех. Марья уже минуть двадцать беседовала про возможное крупное сотрудничество, всячески игнорируя беснующееся сердце. Она знала, что Иван-царевич был где-то рядом. И ей бы стремглав бежать отсюда, но чувствовала, что в этот раз хотелось ещё немного посмотреть на него. Лучше издалека, но если он снова осмелится подойти к ней, то Марья попробует поотгадывать, что же с ним случилось и давно ли он в этом мире жил без неё.

Гамбит находился в замешательстве, смотря на чистое небо, его глаза видели лишь бесконечную пустоту. То, что и отражалось в сердце креола, в его душе. Она была, безусловно, чёрной. После всего, что в своей жизни сделал вор, оценивать иначе он бы никогда не стал. Иные тоже не рискнули бы сказать ради чего жил этот мутант. Его душу никто никогда не пытался понимать, потому и определить точные мотивы его действий было сложно. Так ради чего жил le diablo blank? Денег, богатства и красивых женщин?  Быть может. Ради удовлетворения своего собственного эго? Не исключено. Постоянного азарта и приключений? Indubitablement! Но все это было бы бессмысленно, если бы не человек, заставляющий Реми трепетать при одном лишь виде. Улыбаться и становиться ужасно беззащитным перед её роскошной улыбкой. Oui, речь конечно же идёт о даме. Той, что поражала его лёгкое сердце, заставляя каджуна всё реже и реже заглядываться на других женщин. А вы понимаете, насколько это бывает сложно! ЛеБо всегда считал, что был создан для большего количества дам, чем одна только. Как же сейчас приходилось себя винить за подобные фразы и мысли. Вор не расстраивался в своём выборе дамы сердца, хотя сейчас и явно ненавидел себя.

Его глаза цепляются за проплывающие мимо облака, а лёгкие втягивают в себя сигаретный дым. Вишнёвый привкус ощущается на кончике языка, после чего дым проникает чуть глубже. Заполняет лёгкие и позволяет голове слегка закружиться, под его действием. Это расслабляет, но не даёт покоя. Только лишь возвращает в мгновение назад. Точнее в миг, казавшийся ему таковым.

Тогда многое изменилось. Больше встало на свои места, позволяя ему, перед самой пустотой, оценить имеющиеся у него ценности. Переоценка происходит лишь в тот миг, когда ты начинаешь говорить с главной женщиной в жизни любого человека. В тот день она пришла без какого-либо макияжа, одетая в самую простую одежду. Тёмный цвет её одежд вызывал больший холод, чем прикосновения пальцев к коже. Столь тонких, практически невесомых, но в то же время ощущаемых на коже. Рассекающих её, подобно скальпелю, обнажающим истинную натуру. Глубокие глаза, в которых ты видишь отражение своей жизни. Именно в них проносится всё, что ты делал, как поступал и чего действительно хотел. Все твои цели были сейчас ка на ладони. Слегка костлявой, покрытой какой-то бледной кожей. На ней, словно изображениями, дополнялась реальность. Линии на руке, постепенно оживали и дублировали твои. А пальчики её, плавно их перебирали. Вот она любовь, такая яркая и трагичная. Свадьба с Белладонной, разрыв. Множество мелких встреч и затем твёрдая и уверенная полоса с Анной Мари. Волнистая, словно бушующий океан, и столь сильная, как вся морская стихия. Она ударяется о её решение, что выступает волнорезом. Делит их на две части и указательным пальцем рвёт эту нить без каких-либо сожалений. Потом следует жизнь, с чередой ошибок, провалов, взлётов, верных  и не верных решений. Встреча с братством, сотрудничество, убийство Морлоков и вновь что-то прекрасное, связанное с той, предыдущей линии. Но и тут просто. Её ногти, острые словно скальпель, начинают давить на эту линию, пуская кровь и… Когда кажется, что тебе вновь дают шанс лишь улыбается.
Обворожительно, ведь это женщина, пусть и в возрасте, но находящая путь к абсолютно любому сердцу. Это работа, долг, который просто нужно выполнять и он понимает. Не злится, а отвечает своей же эмоцией, демонстрирующей принятие на лице. Её ладонь накрывает его руку, переплетая пальцы. Уверенной и сильной хваткой, начинает вести за собой. Без спроса, так надо, нужно. Всего-то необходимо помнить о том, что это не избежно. Каджун всегда ходил по этой тонкой грани жизни и смерти, зная очевидную вещь. Она придёт за ним, без спроса, сожаления и какого-то раскаяния, заберёт за собой и поведёт в вечный холод. Не будет долгого прощания, поцелуя напоследок. Лишь ободряющая улыбка, что отразится в его красных глазах.

Вот только, где-то на середине пути, её рука соскальзывает. Непонимание в глазах начинает пугать Гамбита. Он сам чувствует что-то иначе. Нет больше зябкости в руках, холодный ветер пропадает, а весь белый мир вокруг, вновь приобретает иные цвета. Тёплые, обрастает деталями и каким-то шумом. Детскими криками, разговорами и самыми, что ни на есть, горячими слезами. Этот солёный привкус ощущается и у него во рту, словно сам мутант только что ревел, подобно маленькому ребёнку. Глотал слёзы, смешивая их со слюной, пытаясь не показывать истинных эмоций. Смерть смотрит на свою тонкую руку, отодвигая рукав длинной чёрной кофты, замечая, как сама начинает медленно исчезать из этого мира, придуманного самим ЛеБо. Глубокие, тёмные глаза, закрываются, позволяя ей изменить даже тон взгляда. С непонимания, паники, на тот, что пожелает ему удачи. Вновь напомнит про линии на его руке, о содеянном ранее. Покажет тот момент, после которого его не стало, не чтобы сделать больно – non. Лишь для блага Гамбита. Это поможет, так ты сможешь преодолеть Вашу проблему вместе. Заставит залезть глубоко в мозг, чтобы вытащить от туда секреты, подвластные лишь ему. То, что скрывалось где-то в шкафчиках, за горами украденного антиквариата, бутылки с дорогим вином и самой обычной коробкой из под сигарет с кнопкой, вишнёвых. С отпечатками губной помады от одной известной всем дамы, а они только добавляли ценности.  Пачка содержала в себе не так много вещей. Какой-то металлический кругляшок с проводами, что ЛеБо пытался сделать сам. Больший экземпляр лежал в сумке, спрятанный под горой одежды и карт, но об этом можно вспомнить и позже, верно? А компанию, маленькому прибору, составляла одинокая сигарета. Она была докурена, так что скорее это был лишь фильтр. Но его поверхность имела такое же значение, как и сам автор отпечатков.

Его глаза начинают узнавать обстановку. Женское отделение школы Людей Икс, с тем же ковром, только чуть более чистым. Двери,  те что более грязные были закрыты, а вот чистые распахнуты. В комнатах слышался смех, крик, безумная радость. В особняке царила не то паника, не то какой-то праздник. Пробегающие мимо него студенты выкрикивали имена друг друга, с какой-то безумной, просто не передаваемой энергией. Они смеялись, тут же плакали, бросались в объятия и не могли остановиться. И эта толпа очень быстро превращалась в какой-то большой ком. Реми не понимал происходящего, ведь его сердце, увы, не могло оценить всей той радости. Он ушёл, помня слова Роуг и, вернувшись, лишь вновь возвращался к ним. Вновь и вновь вспоминая тот самый разговор, что закончился его смертью. Или исчезновением? По взгляду на подростков, понять, сколько прошло дней, было сложно. Скорее их сумма будет больше одного года. Узнать лица было практически не реально, а одежду – тем более. Однако его действия уже были предрешены. Пользуясь этой паникой, он быстро срывается с места, бежит к её двери. Да, пусть они так расстались, но Гамбит всё понял! Он понял! Не хочет без неё жить, даже если, чёрт возьми, никогда не сможет прикоснуться! Он готов терпеть, вновь и вновь говорить об этом, заявлять и касаться только через одежду! Как же она не поймёт, что Этьен готов на это. Ему нравится эта игра, нравится она, и сейчас даже готов упасть на колени, но… Её дверь, подобно другим, была открыта нараспашку. В комнате всё было аккуратно убрано, царил порядок. Следов пребывания Анны Мари в ней не было. Открыто окно, через которое виднелось что-то не постижимое, а на стене весел календарь. Он заставил его замереть, не поверить в происходящее. Цифры пугали. Даты заставляли не поверить собственным глазам. И именно они заставляли его врасплох. А отсутствие девушки, и столь идеальный порядок, не могли заставить просто так стоять. Каджун вновь срывается с места, бежит в свою комнату, изредко отвечая радостными криками детям. Спрашивает у них, где же Роуг, но они лишь качают головой. Не знают, ведь они тоже были мертвы. Те, что постарше рассказывали, что все куда-то уехали. Быть может, Анна Мари была с ними. Но это ничего толком не объясняло. Хаос и крики, постепенно сменялись белым шумом. Тем, что ты слышишь когда тебя бьют по голове чем-то тяжёлым. Но всё же Гамит добирается до своей комнаты. Чисто. Нет пыли, разве что в том самом шкафу, на полочке. Стоит пачка сигарет. Она летит в сумку, лежавшую на дне шкафа. Та была открыта. Из неё пропали: несколько колод карт, его любимый шарф. Также не хватало пары футболок, но это уже в одежде. Любимый парфюм и пачка жвачки, что пряталась в кармане плаща. Сам же он пахнул ужасно знакомо. Нет, не его любимыми духами, а её духами. Мозг принимает единственное правильное решение. Собрать всё это, вместе с лежавшей на столе фотографией, на которой коротко отражалась надпись «Ma Cherie».

***

В тот день Гамбит покинул институт. В спешке, с сумкой и несколькими вещами. Пару недель скитался по барам, отелями и пытался понять, что же произошло. Когда всё это случилось и что теперь было делать. Побывал в школах, музеях, чтобы полностью ознакомиться с событиями в мире. Столкнулся с другими мутантами, которым пришлось не так легко. Ощутил на себе новый этап гонения и, как ни странно, помогал бежать огромному количеству мутантов. Устраивал ловушки для людей, что охотились за его братьями. Но всегда приходит момент, когда нужно переступить через страх. Вернуться. И эта ночь наступила. Потому то сейчас Реми и стоял около ворот, потому и совершил очередной вдох сигаретного дыма, после которого курить уже было нечего. Оставался только фильтр, что летел на асфальт около входных ворот в школу Людей Икс. Особняк возвышался на небольшом холме, слышались крики радости, а каджун лишь поправлял ремень собранного им в тот день небольшого походного рюкзака. Планировал уйти, покинуть всё это и больше не возвращаться. Но смерть, пусть даже такая, расставляет всё по своим местам. Каджун всматривался в место, которое для него было домом, игнорируя прохладный ветер перемен, пронизывающий его даже несмотря на надетый им плащ. Атмосфера была иной, не той, к которой он когда-то привык. Забор украшала вывеска, очищенная до блеска. Появилась небольшая дверь, что открывалась с помощью звонка. Ему-то это было не нужно, поскольку креол всегда двигался, перебираясь через забор. Обходил ловушки, а затем оказывался прямо перед входом. Вот только сейчас не было уверенности, что это нужно. И как бы Реми ЛеБо не мечтал увидеть Анну Мари, он всё ещё не мог преодолеть свою гордость. Не мог ответить за неё.

Камера около ворот поворачивается в его сторону, заставляя сделать несколько шагов, вновь прячась в тёмной для неё зоне. Что же оставляет после себя он? Карту. Королеву червей. Она всегда была связана с Роуг. Ведь она была действительно повелительницей его сердца. Об этом говорила, пусть и жестами, сама Смерть. В её глазах, движениях, походке, всё было скопировано с той девушки, что оказывалась так глубоко в его душе. Западала, заставляя мужчину вновь и вновь возвращаться к мысли, что нет иного пути. Даже просыпаясь с похмелья, в объятиях какой-либо подружки, что просто подцепил в баре, ибо спать негде, он вспоминал о Роуг. Её тонких губах, руках, и их прощальный поцелуй.

Мужчина отодвигает молнию, смотря на ту вещь, которую ему удалось украсть в последний раз. Это был подарок. Это было решение. Это была ошибка.

Камера зафиксировалась на карте, а красные глаза на ней. Всё тело сейчас сжималось. Сердце, казалось, прекратило стучать. Он замер, ожидая последствия своих действий.

Он погибает на её глазах.
(Он погибает от её руки, и это, кажется, уже слишком и пережить попросту невозможно, но она почему-то переживает.)

Искрится воздух, и в ушах звенит, когда магия хаоса сталкивается с космической энергией камня бесконечности. У Ванды в глазах стоят слёзы и дрожат руки. Вижн просит её быть сильной. Тот самый Вижн, которого она полюбила всей душой — тот, которого впустила в своё сердце. Тот, с которым так наивно и по-детски мечтала однажды встретить старость в деревянном домике обязательно на берегу какого-нибудь озера, чтобы романтичные розовые закаты сопровождали завершение каждого нового их совместно проведённого дня.

Не тот, которого она впервые встретила день назад — холодный, чужой, безумный.
Не тот, каким его сделали исследователи анти-мутантской инициативы «Стражи», когда похитили, чтобы залезть в его голову и изучить, а после усовершенствовать своих чёртовых роботов.

Так, наверное, было бы проще. Уничтожить врага. Ведь он враг.
В нём от её Вижна — ничего, кроме внешней оболочки.

[indent] В нём — в самые последние мгновения — он сам.

Он погибает на её глазах, и Ванда погибает вместе с ним; падает на колени, захлёбывается слезами, заходится в немом крике. От его неподвижного безжизненного тела её буквально отдирают чужие руки, и Ванда на эмоциях, в истерике, чуть не ранит Капитана Америку и Железного человека, которые, на самом деле, просто хотят показать ей, что здесь и сейчас она не одна.

Но она одна, и ей непонятно, почему этого не видят они.
Она одна.

[indent] Совсем.

Пьетро проводит с ней целую неделю, не отходит ни на шаг; Пьетро всегда рядом, когда Ванде начинают сниться кошмары, где она убивает Вижна снова и снова — а потом убивает себя, и до конца не понятно, что их этого больнее.

Пьетро отлучается лишь на мгновение — ведётся на первую за неделю тишины просьбу убитым голосом принести сладкого — но мгновения этого Ванде хватает, чтобы сбежать с базы Мстителей незамеченной. По факту, она уходит магическим порталом. Тем самым, которому её на свою беду научил Виктор. На свою беду — потому, что он рассказал ей, какой именно портал нужно использовать, чтобы оказаться в Латверии, в одном из подвалов, где он практикует… разное.

Когда она ступает босыми ногами на ледяной каменный пол, в подвале царит абсолютный мрак. Максимофф щёлкает пальцами, и на стенах неестественным алым пламенем загораются факелы. От вида голых стен и общей пустоты помещения Ванду почему-то мутит, как будто вот оно — как будто она внутрь себя заглянула, и это всё, что в ней осталось.

То есть, ровным счётом ничего.

Алая ведьма пятится, пока спиной не находит стену — холодную, неровную. Шагает вдоль неё, пока не находит угол, по которому она спиной сползает на пол, обнимая себя руками. Ей холодно. Ей плохо. Никто не понимает или не хочет понимать, сколько всего Вижн для неё значил.

Она его убила. Своими руками.
(Почему она вообще это пережила?)

— Я не знала, куда мне пойти, — глухо бормочет Ванда, не отнимая лица от коленей, когда ощущает в подвале чужое присутствие. — Они… там… все так хотят мне помочь. Но они не могут.

К горлу снова подступает ком, а по телу проходит крупная дрожь. Ванда не уверена: холод, нервы, всё вместе? Ванда уверена: Виктор не станет её жалеть. Но не прогонит.

(Виктор фон Дум слишком странный, и ей до сих пор не всё понятно в их отношениях с Мстителями в целом и Тони Старком в частности, но Виктор фон Дум не просто согласился стать её учителем — он реально научил её многому, он работал над её магическими способностями и становлением как личности, и он чертовски преуспел во всём, пусть бы даже согласны с этим в итоге не все. Он вложился в Ванду куда больше, чем даже родной отец.)

Она шмыгает носом, с трудом поднимает на него глаза, с которых вот-вот сорвутся первые капли слёз:

— А ты бы мог? Мог бы его вернуть? Ты же всё можешь, разве не так?

тёплый ветер приносит с собой историю, аккуратно вкладывает её в раскрытые ладони анемо архонта. кружит рядом, а после стихает – усаживается подле, чтобы рассказать о том, как сейчас живут потомки рагнвиндров. венти не скрывал – и не мог скрыть от братьев ветров, – что привязан к ним душой. к ним, к гунхильдрам. всем тем, кто когда-то поверил в него. всем тем, кто всегда ему помогал. его братья тоже разделяли эту привязанность – наследницу гунхильдр всегда встречал лишь легкий ветер, бережно перебиравший золотые волосы. за наследником рагнвиндров ветра, оберегая, отправились следом даже туда, куда не хотели бы следовать.

ветер рассказывает неторопливо: о старике таннере, что болен, и его сыне гае, что охраняет задние ворота города. об эрнесте и его любви к редисовым шарикам с яйцом. о конноре и его исключительно монштадском энтузиазме в том, чтобы создать новую рецептуру вина. об аделине, мокко и хилли и их заботах о доме. об эльзере, что душой и телом прикипел к винодельческой доле.

и о том, как в сердце каждого из них появилась трещина после смерти прежнего мастера.

жаль только, что тому было куда больше причин. ветер рассказывает о ребёнке, которого однажды крепус взял под опеку. не утаивает, что его появление было окутано странностью, но всё же со временем дух ветров прикипел и к нему. рассказывает о том, как юный наследник рагнвиндров собственными глазами видел, как душа отца погибает на его руках. и конечно же, рассказывает об ужасающей ссоре между теми, кто считал друг друга братьями, и словах, что были сказаны тогда.

архонт молчаливо слушает. только опущенный к виноградникам взгляд выдает печаль, заполняющую сердце. он не корит себя за то, что не был рядом – знает, что человеческая судьба лишь в их руках, но всё же не может не проникнуться тоской о нынешней тяжелой судьбе благословенного рода. о том, что потерявший себя в окутавшей его тьме наследник отправился в опасное путешествие, пытаясь заново найти рассвет.

ветер кротко обнимает за плечи младшего брата, а после уходит, на прощание игриво тронув изумрудные косы. младший ветер же, ставший архонтом, продолжает смотреть вдаль на винокурню, сидя на скале и свесив ноги неподалеку от статуи, ему посвящённой.

когда вездесущий ветер называет что-либо странным, это повод беспокоиться.

аккуратно слетев в тени ночи со скалы, архонт в обличье барда прогулочным шагом ступает меж рядов ухоженной лозы. анемо-бабочка, вившая неподалеку танцы на своих крыльях, подобно мотыльку на огонь, сразу стремится к истоку энергии ветра. выставив перед собой палец для неё, ставшей невообразимо храброй, чтобы сесть на человека, архонт улыбается – когда-то данное благословение все еще бережет земли рыцаря рассвета. остальные следуют её примеру, слетаясь ближе, но этой гармонии не было суждено продлиться долго – венти знал, что кейя сейчас на винокурне. венти знал, что кейя знал, что венти сейчас в винограднике.

голос из темноты не пугает архонта – лишь бабочек, что стремительно разлетелись кто куда. венти проводил взглядом полёт одной из них с разочарованием на лице, словно только что по вине пришедшего был разрушен самый магический момент в его жизни.

— ни один экскурсовод не расскажет о здешних красотах лучше барда, – он беспечно улыбается в ответ капитану кавалерии, зная, что никаких правил своим визитом не нарушил, разве что побеспокоил не привыкших к ночным гостям жителей особняка.

— не переживайте, сэр кейя, – бард с легкостью раскрывает то, что знает собеседника. в случае с капитаном кавалерии было бы куда более подозрительным, если бы бард монштадта не знал о нем. – у меня нет намерений давать концерт глубокой ночью. я здесь за вдохновением. об этих виноградниках написано столько баллад, что я часто прихожу сюда полюбоваться.

и венти отводит взгляд от него, любуясь. что тысячу лет назад, что сейчас – виноградные лозы, шелестевшие на ветру, звучали умиротворённо. словно ничего вокруг них не происходило.
словно мир неизменен.

виноградным лозам всё равно, чьи руки о них заботятся. одни лишь делают это лучше, чем другие, но и к худшему они привыкают быстро, смирившись. виноградным лозам всё равно на тревоги людей. у них лишь одна забота – расти и в сезон созреть ягодами, чтобы после спячки начать заново. виноградным лозам всё равно на то, что крепус умер, дилюк покинул мондштадт, а кейя съехал из принявшего его, как родного, дома, оставив позади словно прочитанную страницу книги.

но было ли кейе всё равно на то, что стало с виноградными лозами?

[indent] Шерри примерно представляла, что могло твориться в Толл-Уокс, да и как он вообще мог выглядеть. Вертолет пролетал прямо над городом, где сейчас мало что узнавалось из прошлой и привычной картинки. Да здесь в принципе ничего и не осталось. Воронка от взрыва казалась внушительной даже с высоты птичьего полета, а у блондинки на душе вдруг заскребли кошки. Смогли бы они предотвратить эту катастрофу, найди нужного человека раньше убийства президента, раньше того, как люди превратились в живых мертвецов, эволюционирующих на ходу? Сколько ещё городов пострадают, прежде чем они смогут найти заразу и искоренить её на корню? Врыв уничтожил все, а через пару лет местность либо полностью погибнет, либо превратится в подобие джунглей, людей то здесь все равно нет для вмешательства в естественную среду.
[indent] На эту удручающую картину смотреть не так привычно, поэтому Шерри просто отворачивается от окна небольшого вертолета исследовательской группы, которая путь держала в единственное уцелевшее от взрыва место, где как раз и находилась заброшенная лаборатория Симмонса. Удивительно, но ударная волна взрыва не слишком затронула это жуткое место, отчего всем сотрудникам были выданы четкие указания по возможной опасности, скрывающейся в глубинах церкви. Пилоты переговаривались между собой, а Шерри скучающе уставилась на примерный план здания, и где по идее должен находится вход. Может им стоило поискать иной? Чтобы свести факт своего нахождения в подобном месте до нуля. Во всяком случае, до первого крика или выстрела, ну или до первой разбившейся вазы, если такие там вообще имелись. Во всей этой ситуации смущало лишь одно упущение. Близился вечер, а, как известно по ночам ничего хорошего от места, кишащего зомби ждать не стоило, и идея переждать до утра казалась блондинке не такой уж и неудачной. Другой вопрос, что отчет необходимо предоставить уже на утро, и никогда в принципе не волновали возможные форс-мажорное обстоятельства.
[indent] Приземляются они недалеко, на единственном свободном от деревьев месте, где ещё приходится пройтись немного до самого собора. Шерри первая спрыгивает с самолета стоит ему опуститься, вдыхая на удивление чистый свежий воздух, отмечая про себя, что он весьма прохладный, и кожаная куртка поверх не очень теплой черной водолазки не слишком хорошая идея для сильного ветра и просто холодных подземелий.
[indent] Трое оперативников выгружают необходимый для пункта встречи багаж, и уже целый отряд выдвигается в сторону собора, пропусти вперед людей с оружием, которые нацеливались на каждый возможный шорох с различных сторон. Биркин старалась на это не реагировать лишний раз, прекрасно понимая, что здесь, скорее всего много диких животных, возможно слегка странных, но не это вопрос уже третий. Ворота оказываются открытыми, и уже дальнейшая дорога не вызывает вопросов, когда оперативный отряд входит в просторный зал старого собора. Разрушающая структура вируса не оставила здесь тел, что с какой-то стороны даже неплохо, отчего команда сооружает мини-лагерь в одном из углов просторного зала, исключая возможность нападения из-за спины. Последние приготовления и команда из пяти человек включая Биркин выдвигается в путь совсем молча. Лишь пара брошенных фраз о возможных проблемах и путях их решения.
[indent] Дальше один остается у главного входа, а ещё четверо делятся по двое, и Шерри обгоняет своего напарника, уже завидев впереди полки с документами и прочей жуткой утварью, на которую внимание обращает не сразу.
[indent] — Не спеши, мы не знаем, кто здесь до сих пор обитает, — голос позади нее выдает нотки недовольства, и блондинка на это лишь плечами пожимает, мол, будто вы не знали, кого берете с собой.
[indent] — Если мы не будем спешить, а ещё упорно топать как слоны и дальше причитать по любому появившемуся поводу, нас естественно сожрут, поэтому либо помоги, либо стой на стреме, — говорит она, не уступая ему в своем упрямстве. А вообще-то все её внимание сейчас привлечено к беспорядочному вытаскиванию папок из шкафа и беглому просмотру страниц. Здесь словно собрали всю библиотеку по различным вирусным инфекциям для домашнего медика, не иначе. Шерри гуляет меж стеллажами, замечает красную обертку прямо посередине и вот она уже лезет за ней, не дотягивается и встает на узкую выступающую линию полок. Все бы ничего, но книжка так туго стала в этой кипе различных бумаг, что вытащить её не получалось совсем. Напарник про блондинку забыл, а она совсем упорством тянет на себя дурацкую книгу, закусив губу и нахмурив брови. Вот, ещё, ещё чуть-чуть, и… Дернув слишком сильно, Шерри не сразу понимает, что книжный стеллаж как-то заметно пошатнулся, а её пальцы вдруг соскользнули с обложки и сейчас она, теряя равновесие попросту слетает с этой «стены», а та за ней ещё раз качается и вдруг начинает падать. Зрачки расширяются, на фоне слышен  крик напарника, а она резко за что-то хватается, а дальше происходит совсем немыслимое действие, потому что резко её переворачивает на спину, а дальше Шерри просто куда-то начинает скатываться с огромной скоростью по слишком узкому туннелю. Крик сам собой вырвался изо рта, а после маленький туннель меняет направление и через каких-то пару секунд она просто на просто падает на грязный пол, больно ударяясь локтями, что выставила вперед. В наушнике среди помех слишком часто повторяют её имя, а Шерри перекатывается на спину и отползает к ближайшей стене, хватаясь не то за голову, не то за наушник, который кажется и создавал вдруг появившеюся головную боль.
[indent] — Я жива, все в порядке! — голос чуть охрип от крика, но быстро пришел в норму и уже более адекватным тоном она добавляет, — Там видимо был тайный проход на случай побега или ещё чего-то, здесь явно есть выход, а у меня оружие, прошу вас не отклоняйтесь от цели задания, я буду держать вас в курсе, — она в этом вопросе почти неумолима, и чтобы не слышать высказываний в свою не очень умную сторону выключает связь на время, а после решает все таки осмотреться.
[indent] Здесь довольно темно, отчего рука сама тянется за фонарем, и девушка привычно осматривает место вначале перед собой, все углы, все выступы, да все что угодно на наличие не дружелюбных соседей. Вроде чисто, и даже довольно тихо, отчего Шерри решает все-таки поднять свою пятую точку и отряхнуть черные джинсы от грязи и пыли, которую умудрилась собрать и вовремя полета по туннелю и покатавшись по полу пару секунд. Свет фонарика не дает полной картины, но подземелья явно древние, здесь архитектура не современной канализационной сети. И все бы ничего, но совсем недалеко раздается какой-то хруст, заставляющий девушку резко выключить фонарь и прижаться к стене. Теперь она уловила едва слышимые шаги, и когда по её скромным подсчетам оказалась не так много метров, девушка резко появляется из-за угла, наставляя на противника пистолет вместе с фонарем, почти нажимая на курок.
[indent] Резкое понимание происходящего заставляет сердце Шерри упасть слишком низко, а после она совсем забывает, как дышать. Чертов Мюллер! Почти ведь убила!
[indent] — Джейк? — удивленный тон, граничащий с нервным срывом, и она, наконец, опускает оружие вниз, — Ты издеваешься? Что ты вообще здесь забыл?

[indent] Пришелец притормозил и, наклонив голову в лёгком замешательстве, разглядывал вставшего у него на дороге нефилима. Казалось, удивлённое выражение появилось даже на маске охотника. Недолго думая, Волк без церемоний подхватил воинственную самочку под руки, приподнял и отставил в сторону, словно передвинул фарфоровую статуэтку.
[indent] «Самка хочет знать слишком много, — съязвил охотник, продолжив путь в сторону леса. — Дела прошлого тебя не касаются. Но если тебе полегчает, то это был не я, а мой соплеменник. Он погиб по глупости, недооценив землян».
[indent] Что верно, то верно. Как бы ни противились даже самые упёртые и консервативные яуты, люди доказали, что нельзя охотиться на них безнаказанно. Не раз выносилось предложение прекратить посещать Землю с целью организовать там сафари. Тем паче достойных воинов среди уманов катастрофически мало, их ещё надо поискать. Лишняя трата времени снижает интерес. И всё же предложение было далеко от стадии реализации. Волка это не беспокоило — дела охотников его не касались, он летал на планету уманов с другими целями. Охотой он себя если и развлекал, то обычно от безделья, не возводя её в ранг священного культа, как его сородичи.
[indent] «Можешь остаться тут и подохнуть, если без стила считаешь себя настолько беспомощной, — заметил Волк, сменив тон с саркастичного на серьёзный, но столь же грубый. — А можешь прекратить ныть и помочь мне добраться до корабля. Ты хочешь вернуться на Землю или нет?».
[indent] Земляне легко падают духом, зато грамотно использованная реверсивная психология действует на них подобно пинку — они злятся на «психолога», но берут себя в руки, начинают действовать и соображать. Коль на то пошло, среди яутов тоже встречается подобный тип личности. Пришелец просто не понимал, как можно опускать руки, если тебя чуть ли не с рождения готовили стать воином. Подумаешь, игрушку забрали, велика потеря. Он тут вообще висел практически голый, но даже так не терял надежды на спасение. И надежда оправдалась, хотя довольно забавным образом. Ох, любит Цетану хорошую иронию!
[indent] «Ты говорила, у тебя есть имя?».
[indent] Пришелец остановился, копаясь с панелью управления на левой руке. Он в самом деле задумал угнать чужой корабль, только сперва его надо было найти. Машина наверняка находилась под прикрытием камуфляжа. Поймать сигнал будет непросто. Здесь улов отсутствовал — придётся пройти дальше и поискать возвышенность. Идеально подошло бы высокое дерево, с которого и приём будет хороший, и вид откроется отличный — Волк хотя бы визуально сможет прикинуть вероятное местонахождение стоянки звездолёта. Яуты не стали бы далеко отходить от корабля, поэтому зона поиска сужалась до пары сотен километров.

видно под читателем

Среди бескрайних вод океана нектара, именуемого Судха Самудра, волею Великой Повелительницы был сотворен однажды «остров драгоценных камней» — Манидвипа. И возвела на этом острове она величественный город, разделенный двадцатью пятью стенами на отдельные области, одна краше другой, а в центре разместила свою обитель — дивный дворец, окруженный пышными садами из благоухающих вечнозеленых деревьев и медово-молочными реками, где восседает на инкрустированном драгоценными камнями золотом троне, облаченная в великолепные красные одежды, увенчанная алыми гирляндами, в великолепии своем превосходящая десять миллионов вспышек молнии и десять миллионов прекраснейших женщин, вместе взятых, и зорким взглядом прекрасных карминных очей пристально следит за порядком во всех мирах.

Ныне внимание ее, Царствующей над временем, всецело приковано к городу, покровительницей которого является она с первых дней его создания — сердцу Западной Бенгалии, Калькутте. Шаг за шагом сбывается предначертанное, сплетаются тонкие нити избранных судеб в диковинный узор, и надлежит ей проследить за тем, чтобы узор сей был соткан до конца, точно по начертанной схеме. Смертные столь непостоянны: неугомонные дети, за коими требуется постоянный строгий надзор, ведь стоит на мгновение всего лишь отвлечься, и кто-нибудь из них совершит нечто необдуманное, тем самым ставя под угрозу должное исполнение божественных планов. Благо, если успеет своевременно вмешаться тот, с кем поддерживает Темная Мать особую тесную связь и кому, заслужившему ее милость верным служением, вверяет исполнять волю свою на земле. Вмешаться и исправить чужую ошибку, пока гнев ее, пробужденный наглым проявлением неуважения, не достиг смертельно опасной точки невозврата, после чего усмирить его по плечу будет разве что одному солнцеликому Шиве.

Грань между мирами истончается, становится практически неощутимой с приближением Кали-пуджи и еще какое-то время после завершения посвященного Всевосхваляемой фестиваля. Отчетливее слышит богиня услаждающие слух молитвы, быстрее насыщается энергией приносимых во славу ее жертв, и картина происходящего за стенами дома четы Чаухан, уже привлекавших ранее ее внимание отнюдь не в хорошем смысле, возникает перед ее взглядом яркой вспышкой, мгновенно перекрывая все прочие, на данный момент менее значимые.

Посягнуть на дитя из знатной семьи, что веками служила ей верой и правдой, — уже достаточно веский повод навлечь на себя гнев Верховной Владычицы. Но эта самонадеянная женщина, очевидно, совсем умом тронулась, коли посмела еще и нагло использовать ее имя, в попытке скрыть свое злодеяние стремясь за великий дар Божественной Матери — способность видеть больше, чем дано другим смертным — выдать подлое опаивание юного представителя славного рода Басу отваром из чалипонги, лозы духов!

— Неслыханная наглость! — не в силах, да и вовсе не желая совладать с рефлекторным приступом гнева, грозно восклицает Кали и ударяет сжатой в кулак ладонью по подлокотнику своего трона.

В другой день, когда границы миров более прочны и преодолеть их не так уж просто даже кому-то с ее могуществом, в день, когда не оросила еще жертвенный алтарь кровь достаточного количества жертв, наполняющих Повелительницу силой, возможно, Приянке Чаухан повезло бы остаться безнаказанной. Но сегодня — не один из таких дней.

Частица Темной Матери есть в каждом человеке, незримое дыхание, невидимая сила жизни. И сейчас эта крупица праны, заключенная в теле прогневившей ее смертной — своего рода маяк, к которому мысленно устремляется разъяренная Махадеви, даже без обычно упрощающего задачу связующего звена.

Первым делом ее грому подобный голос просачивается в разум женщины, заставляя содрогнуться от неожиданности и секундой позже от леденящего кровь ужаса при осознании, кто именно к ней обращается:

— Кем ты себя возомнила, что посмела проявить столь неслыханную наглость и неуважение ко мне?!

Он нарастает, набирает громкость. Божественному гласу и образу тесно в рамках одного сознания, и он вырывается за его пределы — под звон взрывающихся лампочек люстры и бьющегося оконного стекла. И в воцарившемся в комнате полумраке постепенно начинает проявляться мерцающая проекция богини в ее истинном, одновременно устрашающем и прекрасном, облике, принимающая более четкие очертания по мере того, как мощная энергия первобытной ярости все больше наполняет Великую Кали.

Гнев застилает взгляд кровавой пеленой, но тот каким-то чудом все же успевает зацепиться за силуэт юноши, также являющегося причиной явления Темной Матери, прежде чем та совсем теряет самообладание. Она молча протягивает одну из рук к Кирану и ласково касается его лба, избавляя от вызванных галлюциногенным отваром жутких видений.

     мне бы стать сигаретой // и развеяться п е п л о м по ветру

[indent] томаса откидывает как шарнирную марионетку, но тут же возвращает обратно - волной адреналиновой толпы (он их воплями пропитывается и сам). возвращает назад, туда, где вовсе нет места этим людям, туда, где кости хрустят, что битое стекло под ногами, туда, где том азартом краткий миг по-настоящему живет, а не существует, в свой (или нет) звёздный час. каждый нейрон его – дрожащий от предвкушения оголённый крик. персональная квинтэссенция, чтобы чувствовать себя живым, проста: дерись каждый раз как в последний, не на жизнь, а на смерть, дерись, пока ещё дышишь, - и это куда лучше самого дорогого кайфа и самого длительного оргазма. это его одержимость. горячечная страсть, с которой точно не будет ремиссии.

[indent] бруно – воистину бешеный; прошлое в виде службы в боевых точках даёт знать о себе. там ему и вышибли напрочь все мозги. поговаривают, по ночам его мучает птср, но том же не сучка бруно, чтобы это проверять, как и верить каждой дешёвой сплетне, впрочем, в то, что в башке этого ублюдка хоть когда-то была доля разумности - ему верится ещё меньше. что бы там ни говорили о его сопернике, том-то тоже не лыком шит и на голову отпилен, они равны, и ему хватает сноровки и дикости решений. не хватает только внимания, потому что пару очень неудачных ударов он пропускает, не хорошо так, тело после «спасибо» не скажет. пока собственный левый усиленно заливает влажным багрянцем, в узких щёлках глаз напротив искрами плещется живая ненависть. том в ответ на неё гогочет, как припадочный, и отправляет наконец зарвавшуюся псину в нокаут. вымотанный им настолько, что едва не падает сверху, следом за ним.

[indent] бутч кричит так, что ушные перепонки трещат на грани фола - «томми бой, мы сорвали куш», - будто бы могло быть иначе, тому начхать, тому кажется, что его провернули через мясорубку и торопливо слепили наново. ему хочется принять горизонтальное положение. не дышать вовсе. чтобы каждый вздох перестал отдавать в рёбрах раскаленной сталью. в глазах пляшут угольно-смазанные точки. бруно – ни черта не малый, как уверял зрителей конферансье, в нём добрых фунтов триста чистого веса и сила удара схожа с прихлопнувшей его наковальней, что прошлась по оси со всех сторон.

             том склабится на зрителей.
             и как раненый зверь спешит скрыться во тьме, вытираясь наспех ладонями, на деле размазывая только разбитое. малюет алой струной слюны по молочному. вид у него после боев всегда устрашающий, может, хоть так в подворотнях будут скорее сваливать от него подальше на все четыре стороны. впрочем, у этого «кота» раньше вместо когтей в карманах всегда водилась парочка стилетов, о чем знал каждый, кому не повезло перейти дорогу тому.
             том в подсобке ребра заматывает наспех, настолько некрепко, что полная фикция и бесполезность действия - на поверхности. стреляет у каких-то нариков иглу, брезгливо её обрабатывая, чтобы залатать порванное ухо - зашивает наживую - от натянутой толстовки тут же тянется спиртовой флёр. серый худи его как вторая шерсть – с впитавшимися пóтом, кровью и где-то на альвеолах - его тёзкой по фамилии форд. алгоритм отлажен и методичен. скоро от томаса не останется ничего. он равнодушно проводит языком по зубам, один дальний шатается, тут же его выкашливает. пиздец. вся его работа для того, чтобы эти же зеленые со стариком би франклином просирать на свое здоровье, впрочем, ни черта, ведь латать себя в лечебнице – последнее в списке его насущных дел. том сворачивает тугую пачку в карман, бросая напоследок бутчу, что он сегодня пас и чтобы веселились без него. он знает, что старый друг разочарован. но всё веселье тома сейчас – петля спокойствия.

             в этом весь он - делать вид, что всё зашибенно, пока кулем идёшь на дно. даже если приземление окажется жёстким, том всё равно упадет на ноги.

             эти самые ноги снова ведут его домой.
             кусками.

             из-за того, что легавые любят устраивать облавы, приходится постоянно менять локации, и сегодняшняя оказалась не самой близкой.             
             дома лампочка в коридоре противно мигает дважды, она в своём цикле выгорания, том его уже перешагнул, но начинает думать, что это у него периодически меркнет перед глазами. сходу налетевший на него (откуда он только взялся? караулил поворот ключа? в своей норке чересчур одиноко для шумного парнишки?) джерри что-то от него требует. том слышит лишь волны фонового шума. том набирает воздух в лёгкие - всё, чего ему сейчас хочется - выйти на сраные окраины и в голос заорать, но вот: четыре стены, потолок, всё тот же джерри. и орать сил совсем не хватает, выдыхает со свистом, так ничего и не сказав. тело ещё на адреналине и жаждет азарта, но том так заебался, кажется, бруно вышиб из него всю дурную душонку. от доебок мелкого только тошно вдвойне.

             дома полнейший срач. но это не страшно. страшно то, что дом таковым быть перестал с появлением там одного паренька. ещё страшнее то, что самообман тома шит белыми нитями, и всё ровно наоборот. страшно то, что вверх дном перевернуты его л-и-ч-н-ы-е вещи. но том держится.
             не сказав ни слова, проходит мимо. курс ровный. на лице не дрогнет ни один мускул. бойкот полный. он будет его игнорировать. он полностью спокоен и в душевном равновесии с самим собой и вселенной. да, точно, глубоко вздохнув, том будет игнорировать джерри сегодня по полной программе, никакого внимания к его персоне, лишних взглядов и слов, ничего. он закинется чем-нибудь горячим, что отдаленно напоминает свежую еду, - стейком, хочется мяса, желательно с кровью,- и закроется в своей спальне, наглухо захлопнув дверь. очень жаль, что рот его соседа не захлопывается так же. просто пройдет мимо. наберется терпения и…
[indent]  [indent] [failed]
[indent] [indent] [indent]  [indent]    красные огоньки загораются в томовых глазах...
             и тут же гаснут, словно заряд потерян. нет. пофиг. вообще. джерри что-то пищит или ему показалось? полый вакуум, возможно, он благосклонно кивнет, сделав вид, будто слушает. возможно, снова вздохнет, слишком глубоко, чтоб теперь зайтись в кашле, что сплошь из хрипов, и это ещё хуже; том по инерции цепляется слепо за стену в мерзкий цветочек. вестибулярка махнула ручкой и вышла в окно. и он бы, с удовольствием, шагнул следом. но всё ещё лелеет надежду найти в холодильнике что-то съестное, кроме пустоты. желательно слизать соль с ран и опрокинуть текилу. желательно вперемешку с кровавой мэри, и желательно, чтобы кровавой она была не от его слюней. но, смутно кажется, последние запасы алкоголя надолго не задержались в предыдущую его попойку, и порожние полки встречают радушно.

[indent] откашлявшись, том замирает как восковой, определенно забывая моргать, задумчиво и в упор смотрит в лицо джерри, словно впервые, словно собрался сожрать именно его, целиком, смотрит, но не видит. оттолкнуть бы с дороги. притянуть ближе, чтобы ошалел и свалил сам. верное - молча обойти полукругом по дуге. том ни черта не видит, мыльные круги, ни черта, кроме того, что у мальчишки зрачки огромные – том бы удивился, но его спектр эмоций поразительно вырван с корнем - ты опять под кайфом что ли, мышонок? ничего нового. в их эндшпиле будут три точки. и чье-то надгробие.

[indent] том устало плюхается (рушится, морщась от боли) на продавленный диван. прикрывая глаза, будто джерри - лучшая колыбельная. плевать. может же быть и ему всё равно? может же безразличие кусаться за пятки, облизываясь хищно?

систе́ма (др.-греч. σύστημα «целое, составленное из частей; соединение») — множество элементов, находящихся в отношениях и связях друг с другом, которое образует определённую целостность, единство.

в системе ян чонина — сбой и брак —
ᅠисправлению не подлежитᅠ

[indent] с момента потери второго пилота — половины души и сердца, любимого человека — мир разделился на цветастое яркое [ даже под гнётом кайдзю ] и черно-белое унылое ; здесь в блёклом и безнадёжном чонину кажется, что время ползёт медленнее обычно, тягуче втягивает его в издевательски переполненный событиями водоворот и ему ничего не остаётся, кроме как барахтаться в нём щенком-утопленником в попытке адаптироваться и отыскать для себя новый смысл [ прошлый — ,болезненными криками в голове и обещанием жить даже без него ]. откровенно говоря, жить ему не хочется, если быть точнее — он умер в тот самый момент, когда кайдзю на его глазах челюстями мощными перемалывал часть от егеря вместе с его вторым пилотом. неразорванный дрифт, ощущение мясорубки по телу, агония, крики, кровь-хруст-кровь-боль-хруст-кровь-боль-боль-боль и всё тоже треклятое эгоистичное ж и в и, въевшееся под кожу, отпечатавшееся клеймом на сердце. чонин ненавидит, чонин скучает, чонин сходит с ума, чонин видит сны только с ним, чонин молится всем богам и просит об одном — вернуть ему его, но каждый раз остаётся один на один с эхом агонистических криков на издевательский вальс со смертью, где костлявая напоследок в объятия крепкие заключает, оставляя чонина здесь, а самое дорогое — там.

система исправлению не подлежит

[indent] в штабе на него смотрят с уважением и жалостью одновременно, так обычно смотрят на калек и держатся поодаль. потому что неправильный и бракованный, потому что рядом с ним подбирать слова надо тщательно, потому что у ян чонина угрюмый взгляд и чёрные круги под глазами от недосыпа. он держит в руках гаечный ключ и проводит время в мастерской, молчаливо помогая с починкой и разработкой егерей новых ; на руку играют знания и то что с рождения з д е с ь, на передовой в войне с погибшими пилотами-родителями и огромным потенциалом. его готовили c самого детства идти по стопам и он шёл: по трупам кайдзю и рука об руку со случайно встреченным [ своим ] человеком, который год назад повторил судьбу родителей, оставив его одного — ян чонин умирал с ним каждую секунду того момента и умирает во сне тысячу раз снова, морфей сардоническим смехом на ухо и за руку крепко держит ; а у чонина молчаливая истерика каждый раз после пробуждения и бремя ж и з н и на плечах. в штабе за спиной шепотки и сплетни — этот пилот бесполезен и его давно пора списать в утиль, сослав обузу подальше, а чонин молчаливо терпит, занимая место разнорабочего и стараясь принести хоть какую-то пользу [ даром что её ничтожно мало от такого как он ]. будни сменяют друг друга, напоминая бесконечный день сурка с биркой пожизненного — ян чонин угасает медленно, напоминая блеклую тень себя, жалкое подобие, но никак не человека, спасающего жизни других.

сбой системы — ржавеющие детали, неисправный механизм и погнутая сталь раньше служившая опорой позвоночнику.

как ты спасал других раньше —
ᅠесли сейчас не можешь спасти самого себяᅠ

[indent] когда его вызывают на ковёр к начальству [ в первый раз с момента гибели второго пилота ], на дне высушенного колодца с эмоциями шевелится что-то сродни удивлению. когда он слышит не менее внезапную просьбу, то на командира смотрит так, словно тот только что объявил себя источником зарождения кайдзю. чхве сан — имя знакомо внезапно даже такому отшельнику как он, о нём наравне с павшим пилотом судачат, но если ян чонин — тающее уважение и жалость, то чхве сан — нарастающий страх и непонимание. он гробит пилотов других, не может ни с кем сработаться, он дикий, агрессивный, талантливый, но абсолютно безнадёжный. он рвётся вести егеря в одиночку, но сил попусту не хватает, он рвётся в бой, но такой же половинчатый, как и сам ян чонин. командир мерит шагами комнату из угла в угол и ставит перед фактом — это не просьба, это приказ, который он не слышал уже слишком давно: забрать чхве сана под своё крыло, проверить дрифт-совместимость и обучить работе в команде, иначе их двоих прочь из штаба. туда, где бушует море мирных жителей в попытках жить как раньше под вечно маячащей угрозой со стороны кайдзю. там они лишние, там они бесполезные, там они — рыба из воды на сушу выброшенная. а в случае ян чонина — ещё и потеря последней связывающей нити с погибшими родителями и пилотом. этого. допустить. нельзя.

[indent] поначалу он пытается сопротивляться: приводит аргументы против, юлит и бесцветно упрашивает выбрать на эту миссию кого-то другого, но у командира в глазах уверенность, а у чонина безысходность и осознание, что его всё же загнали в угол, наплевав на прошлые заслуги и завещание семьи [ эгоизм просыпается и играет на нервной системе измученного очередной бессонницей организма ]. ян чонину хочется рычать и скалиться, но получается только скулить и повержено уползать прочь. ян чонину хочется сбежать самому, но привязанность на свинцовых ногах ведёт его в сторону тренировочного зала, где чаще всего можно найти [ уже ненавистного ] чхве сана. и м я этого самого чхве сана оседает горечью на языке, заставляя яростно выплёвывать его вслух, когда в руках оказываются две гимнастические палки для теста на дрифт-совместимость, распугивая любопытных зевак [ вы ведь уже в курсе о задании, да? решили поглумиться? интересно наблюдать за двумя дикими хищниками, запертыми в клетке безысходности? ]. ян чонин отвык злиться за всё это время, отвык чувствовать что-то в принципе, но клятый неспособный адаптироваться чхве сан, кажется, одним своим существованием и заданием с чужих уст срывает с тормозов, выбивает из зоны комфорта и всё что чонин сейчас хочет — сожрать механизмы чужой системы, чтобы доломанную окончательно выбросить прочь и вернуться обратно в свой серый унылый мир.

[indent] — эй, ты, — без всякого приветствия, резко и грубо окликает, находя во всё том же тренировочном зале, где и обычно тот проводит своё время. с м о т р и т с откровенной неприязнью, тут же бросает в него палкой на манер копья, целясь прямо в лицо [ и, честное слово, он был бы рад прямому попаданию ]. — ты ведь уже и так во всём в курсе, да? они ведь тебе сказали первому, чтобы ты перегорел к моменту моего появления или, наоборот, ещё больше разозлился? а я вынужден сообщить одну важную новость сверху.

[indent] занимает оборонительную позицию, жестом издевательским предлагая нападать первому. система внутренних механизмов с ума сходит, сталь в позвоночнике гнётся в тщетной попытке выпрямиться. выдерживает паузу, наблюдая за сменой эмоций на чужом лице, на периферии сознания звучит обеспокоенный голос второго [ мёртвого ] пилота с нотацией о том, что сейчас он просто срывается на другом [ невиновном ], что спусковой механизм слишком долго держался на въевшейся под кожу скорби, но ян чонин не слышит. ян чонин ухмыляется, срывается и ему ни капли за это не стыдно, раз уж взялся ломать поломанный механизм, добей его до конца [ и доломайся сам ].

— таким отбросам, как ты, не место среди пилотов, чхве сан.
попробуй доказать, что ты на что-то способен.

Рейстлин не считал нужным и обязательным посещать своих «коллег по цеху», даже если они слали ему какие-то официальные приглашения. Первое время, да, он, как хозяин башни, часто наведывался в Вайрет для того, чтобы побывать на испытаниях подающих надежды магов и сделать вид, что готов взять кого-то в ученики. Рейстлин считал, что таким образом откупается от досаждающего нытья Конклава о том, что башня в Палантасе не должна быть его личным владением. Хотя каждый из них прекрасно знал, что никто, кроме надоевшего и пугающего всех Маджере и тех, кому он благосклонно позволит, в проклятую Башню не войдет.

Но так было до тех пор, пока Рейстлин сам не осознал, что для осуществления всех планов, ему нужен был ученик. Не пустышка, которая только что выскочила со скамьи ученика, не заносчивый болван, который с легкостью закончил испытание и уже считал себя пупом земли от того. Кто-то, кто мыслил бы также нестандартно, как и он сам, кто-то, кто мог бы познать все глубины изысканий своего наставника. Ему не нужны были сильные и выносливые, как Фистандантилусу, чтобы скакать из тела в тело. У Рейстлина были далеко идущие и амбициозные планы, где он с радостью отринет смертные сферы и бытие. Но это пока были планы. Рейстлин также знал, что рано или поздно любой талантливый ученик захочет свергнуть своего учителя. Это была незыблемая аксиома, когда сила переходит от слабого к более сильному.

Конклав часто выходил с ним на связь, писал официозные письма, справлялся о здоровье, приглашал навестить Башню в Вайрете. Большинство писем Рейстлин даже не дочитывал до конца, бросая в камин, но задержался на последнем письме от Ладонны. Старая ведьма боялась его - это было видно даже в ее стальном взгляде. Она все еще была главой Ложи и стремилась это доказать Рейстлину. В этот раз Ладонна писала ему от лица всего Конклава, предлагая взять "молодого и перспективного ученика". Губы Рейстлина лишь дрогнули в улыбке. По тонким строчкам письма было видно, как Ладонне не терпится сосватать ему подарочек. Она нахваливала молодого мага, но это была такая тонкая грань между похвалой и назойливым предложением забрать юношу к себе, что слепой бы не заметил того, как ему навязывают юного аколита в подмастерья. Что же, если им так будет спокойнее, если так они не будут маячить у него за спиной, мешать, он был готов взять их ученика к себе.

Рейстлину нравилось ходить не коридорами магии. Иногда он получал просто удовольствие, спускаясь по ступеням Башни вниз. Он чувствовал присутствие стражей Башни, которые часто невидимыми тропами шли за ним.

- Вы не тронете нового ученика, - тихо, почти полушепотом произнес Рейстлин, - у него будет больше привилегий.

Стражи чувствовали приближение к роще, поэтому проявляли такое молчаливое беспокойство, но, получив приказ, они словно бы растаяли в воздухе, забрав непривычный холод своего собственного присутствия с собой. Рейстлин зажег навершие посоха и стал спускаться вниз. Он любил считать ступени, словно бы играя в своеобразную игру. Рейстлин знал, что магия исказила и это место, создав много оптических иллюзий, знал, сколько ступенек в башне, но каждый раз он недосчитывался одной или двух.

Сегодня должен был прибыть его новый ученик - тот, кому сам Маджере должен был передать свои знания и, возможно, сделать своей правой рукой. Тот самый ученик, которого он желал, который должен был у него быть, чтобы свершилось все то, что он задумал. Рейстлин уже знал и был уверен, что этот подмастерье не сбежит. Он не послал стражей Башни, чтобы встретить его, как прочих - он вышел сам, позволив вратам открыться перед эльфом в темных мантиях. Рейстлин остановился и оперся на посох Магиуса, внимательно изучая своего нового ученика из-под капюшона. Он не позволил ему перенестись в Башню коридорами магии. Даламар должен был пройти своей дорогой через Рощу, сто раз подумать, должен был увидеть, какой мир остается у него за спиной и в какой он ступает без сожаления. Теперь их двоих связывали исключительно рок и судьба.

- Добро пожаловать в Палантасскую Башню. Входи, ученик, - Рейстлин сделал ударение на последнем слове, улыбнулся лишь уголками губ и дал знак следовать за собой.

Рейстлин дал ученику время освоиться в покоях, которые отвёл ему, а потом послал стража, чтобы тот пригласил его в кабинет. Чай давно закипел в тонком серебряном чайнике на небольшой горелке. Рейстлин сидел в кресле у камина, наслаждаясь горьким ароматом трав. Он не сразу обернулся, чтобы посмотреть на ученика. В его зачарованных глазах эльфийская красота увядала медленнее, чем человеческая. Время может стать палачом долголетия. Но даже в искаженном временем стареющее лицо Даламара было неестественно бледным, похожим на настоящую посмертную маску. Но Даламар все еще был эльфом, даже обратился к нему, как к наставнику, используя слово из родного языка.

- Ваши сородичи часто называют "темными" всех тех, кто посмел идти против правил, кто нестандартно мыслит или неугоден идеальному обществу. В общем всех тех, кто умеет жить своим умом, но служить Нуитари... - маг словно бы пытался поймать эмоции на лице своего ученика, - кто-то ищет власти, кто-то ищет славы. А чего ищешь на этой стороне ты, Даламар?

Последняя пара ночей превратилась в клубок смазанных воспоминаний и непонятных, противных снов, которые хотелось забыть. Но чем чаще Гермиона их старалась стереть из памяти, тем ярче видела каждую подробность.
Вот она шла босиком по пустому холодному коридору Хогвартса. В руках обязательно – сломанная волшебная палочка, и даже самые простые заклинания – "люмус" и подобные – напрочь игнорировали магию. Её словно кто-то ждал за поворотом, тихонько взывал к ней, но чем ближе она приближалась к нему, чем дальше этот кто-то удалялся от неё. В сегодняшнем сне ей удалось подняться в западную башню и снова обнаружить там раненную Пэнси Паркинсон. Только в этот раз в её арсенале не оказалось колдовства, сумки, полной лекарств, а знания в колдомедицине куда-то улетучились. Гермиона просто стояла и смотрела, как кровь вытекала из тела слизеринки, медленно расползалась по каменному полу совятни и дотягивалась до её босых окоченелых ног. От её сдавленного крика проснулись соседки, кинули в неё мягкими бордовыми подушками и что-то сумбурно прошептали, кажется, прося ещё чуточку поспать. Из-за нового сна вспотели ладони и спина, к которой так неприятно прилипла тонкая ночная рубашка. Солнце только-только появлялось на горизонте, поэтому делать было нечего, разве что подняться и отправиться в душевую комнату и попытаться смыть с себя неприятные сновидения. Выпросить какую-нибудь настойку для крепкого сна? Надо попросить у мадам Помфри.. Опустив ноги на мягкий коврик с гербом родного факультета, Гермиона потерла свои бледные щеки и проследила за тем, как солнце уже пересекло горизонт. Мадам Помфри.. Стоит ли зайти к Пэнси? Будет ли это правильно?
Плечи немного подрагивали, пока прохладная вода стекала по ним вниз на поясницу и на аккуратные ноги с парой синяков в области бёдер – иногда она сшибала собой острые углы учебных парт. Обычно так рано в душевой комнате студентки не блуждали, выпрашивая соседок поторопиться, поэтому Гермиона позволила себе дольше находиться под струёй воды, меняя температуру и продолжая вздрагивать, когда лед становился пламенем. – Может, я стала чересчур впечатлительной... – За почти шесть лет жутких приключений с её лучшим другом ей удавалось сохранять себя в настоящем, не ломаться из-за каких-либо трудностей и всегда быстро реагировать в сложных ситуациях. Ей порой нравилось анализировать свои действия после всех ужасных событий, думая над тем, что бы и где бы стоило сделать иначе для спасения своих друзей и тех, кто был рядом. Гермиона надеялась однажды стать тем, на кого можно было положиться в любую минуту. Пока что, стоя обнаженной в душевой, она чувствовала себя недостаточно натасканной в важных знаниях или умениях. Кажется, этот вечер кто-то точно проведет в библиотеке.
Завтрак оказался пресным и невкусным – на самом деле, домовые эльфы как всегда прекрасно справились со своими обязанностям, но при плохом настроении и некой внезапной растерянности Гермиона всегда теряла аппетит, не чувствовала вкус еды и даже забывала пить воду. Рядом Гарри опасливо смотрел по сторонам, надеясь увидеть профессора Дамблдора. Вчера вечером в гостиной Гриффиндора она слушала, как Рон убеждал венценосного друга в том, что профессор очень сильно занят и, конечно, не может нарочно бегать от своего любимого ученика. Кажется, Уизли действительно верил в то, что говорил, а вот его друзья молча и скептически смотрели в ответ и сомневались в каждой его гипотезе. Когда Гермиона потянулась за тыквенным соком, кто-то громко рассмеялся за столом Слизерина. Обернувшись, ей захотелось сверкнуть недовольно взглядом, но она споткнулась о взволнованное лицо Драко Малфоя. – Малфой выглядит больным и напуганным. – Она нахмурилась и быстро отвернулась обратно, краем глаза заметив, как на неё резко посмотрел Теодор Нотт, близкий друг белобрысой напасти. Отмахнувшись от мыслей про нездоровый вид Малфоя и этот странный взгляд Нотта, Гермиона отодвинула от себя полную еды тарелку и встала из-за стола. В этот момент к ним присоединились близнецы Уизли, поэтому недовольный ответ Рона на то ли замечание Гермионы, то ли на то, что она куда-то собралась, утонул в рассказах старших о каких-то новых изобретенных кислых конфетах, от которых лицо покрывалось вонючими желтыми цветами. Ну и гадость.
В первой половине дня учебное расписание оказалось настолько сложным, что даже лучшая ученица курса усомнилась в адекватности того, кто его составлял. Стоя около фонтанчика с водой, Гермиона наклонилась сделать пару глотков и заметила, как слизеринские мантии проследовали за угол. На самом деле ещё с самого утра ей хотелось наведаться в больничное крыло, чтобы узнать, как чувствует себя Паркинсон – может, ей что-нибудь было нужно? Или мадам Помфри хотела что-то уточнить у Грейнджер? Конечно, если б в этом и, правда, была необходимость, то желания Пэнси утолили бы её друзья, а вопросы врачевательницы задали бы напрямую Гермионе, вызвав её к себе. Кажется, Гермиона просто волновалась за сокурсницу. Увидеть её в кровавой луже, бездыханную и совершенно одну – это до сих пор не укладывалось у неё в голове. Почему и зачем? Неужели, в Слизерине творилась какая-то чертовщина? И Малфой утром выглядел очень странно. Страннее обычного. Вернее, там всегда всё было не в порядке, как ей казалось, но лишать себя из-за этого жизни? И было ли это умышленно? Вдруг на неё кто-то напал? Хотя, Пэнси отрицала последнее и настаивала на том, что неудачно поэкспериментировала с заклинанием. Гермиона отказывалась верить в эту версию. Поэтому после травологии всё-таки отправилась в больничное крыло, чем крайне удивила Гарри – от него не удалось скрыть истинную причину быстрого шага лучшей подруги. Но мистер Поттер не стал её останавливать, как, впрочем, и провожать.
Мадам Помфри, как всегда в безупречном накрахмаленном переднике и с покрасневшим крючковатым носом, не пустила Гермиону к больной, добавив, что она сейчас отдыхала. Покрутив немного свои испачканные чернилами пальцы, Грейнджер кивнула на откровенную, но, видимо, спасительную ложь и достала из сумки пакетик со сладким печеньем не из запасов старших Уизли, конечно. – Передайте это, пожалуйста, Пэнси. Чаще всего.. сладкое неплохо так..помогает отдыхать. – По крайней мере обычные люди часто прибегали к разного рода вкусностям, чтобы поднять себе настроение после тяжелого дня. Хотя, наверное, в случае с Паркинсон стоило принести бутылку чего-нибудь горячительного и шоколадные конфеты с горькой вишневой начинкой. Уставившись на пустую картину в школьной коридоре – на ней точно должен был красоваться пастух – она задумалась над тем, откуда у неё такое стереотипное мнение о Пэнси и что в противовес этому Паркинсон думала о ней?
Послеобеденное время превратилось в одну сплошную беседу об огромной необходимости устроить какую-нибудь секретную вылазку за сливочным пивом, огневиски и маленькими разноцветными конфетами со смешным названием и совершенно несмешным эффектом. Всем резко понадобилось отдохнуть, "выйти за грани разумного", подышать свежим воздухом и слегка остынуть – студенты на себе всячески ощущали взволнованность преподавателей, надвигающуюся опасность и каждодневное усугубления ситуации в магическом мире.
До самого вечера Гермиона просидела в многолюдной, но тихой гостиной факультета, пытаясь успокоить разволновавшегося Гарри, и убедить Рона не отпускать так громко грязные штуки в сторону слизеринцев. Да, конечно, их родители могли поддерживать сторону Темного Лорда, но не все же змеиные придерживались того же мнения. Или все?
Всерьёз задавшись этим вопросом и снова вернувшись к мыслям о Пэнси, мисс Гренйджер отправилась в единственное спокойное и понятное для неё место в Хогвартсе – школьную библиотеку. Внутри пахло старым пергаментом, разлитыми чернилами и черничными пастилками из "Сладкого королевства". В животе у волшебницы заурчало, потому что за ужином ей так и не удалось нормально поесть. В сумке, на удивление, не оказалось ничего из съестного (кажется, тот пакетик с печеньем был последним), хотя она всегда пополняла запасы "на всякий случай". И не только еды. Внутри её личного царства было много лекарств, книжек, различных мелких приборов, удобной одежды и бинтов. Грейнджер готовилась к чему-то тяжелому, но пока отказывалась признаваться – к чему именно. Поэтому ей и удалось пару дней назад спасти Паркинсон: в её небольшой школьной сумке нашлась настойка бадьяна.
На голодный желудок были написаны два сочинения по защите от темных искусств и маленький очерк по трансфигурации. Гермиона не заметила, как приземлилась на старый учебник по нумерологии, в котором искала ответ на вопрос одной из заданных задачек. Безусловно, чтение и бурчание в животе составляли не лучшую компанию, но Грейнджер всячески игнорировала позывы отправиться на кухню к домашним эльфам и попросить у них что-нибудь вкусное и питательное. Например, малиновый кекс или лимонный пудинг. Или.. Мысли о еде почему-то ударились об очередное воспоминание о луже крови в совятне.  Она уже прилично задремала, когда послышался чей-то знакомый голос. Резко открыв глаза и оглядевшись по сторонам, гриффиндорка зачем-то поправила свои волосы и сонно прищурилась, глядя на слизеринца. У него была красивая, слегка пугающая улыбка и непослушные кудри. А ещё она вдруг обрадовалась, что рядом оказался он, а не кто-то с её факультета. – Привет. – Резко захлопнув огромную книгу, Гермиона тихонько чихнула от пыли, что небольшим клубком поднялась аккурат рядом с её носом. – Оу... Прости. – Снова осмотревшись, видимо, в поисках льда, чтобы потушить её смущение, Гермиона вернулась к сокурснику и нарочито непринужденно начала разговор. – Книга вполне себе сносная, если ты ищешь ответы на вопросы школьной программы. – Встав со стула, она обхватила руками потускневший тяжелый учебник и понесла его обратно на место. – Но, честно говоря, – Тео молчал, но ей захотелось продолжить, – я бы советовала обратить внимание на Руфуса Скримжета. Вот у него про нумерологию написано лучше, хоть и сложнее. – Водрузив фолиант на его полку, Гермиона снова чихнула, прикрыв рот, и стала отряхивать свою покрывшуюся пылью мантию. Один из желто-бордовых гольфов съехал наполовину вниз, но поправлять его она не решилась. – Думаю, тебе несложно будет освоить труды Скримжета. – Сейчас ей следовало бы приподнять несуществующие очки и деловито кивнуть. Да, мисс Грейнджер знала "очень умного Нотта из Слизерина", а не "друга Пэнси Паркинсон", которому она передала слизеринку той ночью. И осознание того, что она в этом вот так просто призналась, заставило её ещё больше покраснеть и сделать вид, что ничего особенного не произошло. Поэтому она вернулась к своему месту, всё ещё слегка в пыли от старых книг, и принялась собирать школьную сумку. Библиотека скоро закрывалась. Повсюду вот-вот должны были погаснуть свечи. И всё бы ничего, но её живот снова напомнил ей о том, что стоило бы внушительно перекусить. Вот если бы она не сбежала из гриффиндорской гостиной, то могла бы сейчас быть на межфакультетском нервном сабантуе и уплетать какие-нибудь соленые галеты с сырным соусом. Подняв смущенный и голодный взгляд на Нотта, Гермиона положила ладонь поверх мантии, словно пыталась скрыть предателя под одеждой, и чуть улыбнулась. – С ужином сегодня как-то не вышло. – И зачем она ему это сказала? Потом об этом обязательно подумает.

Станция Тверь. Артём ступает на платформу осторожно, стараясь не озираться по сторонам открыто, не привлечь внимание, не зацепить чей-либо взгляд. Ему бы сейчас стать невидимым, залечь на дно, слиться, сровняться с этим городом. Он не знает наверняка, бросил ли Харман "клич" своим людям, но цыганская братия раскидана по всему миру и Крошина уже ищут. Самое глупое - ехать в город меньше пятисот тысяч человек населения, где тебя, если не знают, то слухи разносятся со скоростью света, а одно из первых мест, куда нагрянут - адрес прописки, которая значится в их, в прошлом, маленькой комнатушке с Таей. Но Артём и есть самый яркий представитель "еблан прямоходящий", который смог попасть на огромные деньги уже во второй раз и надеяться, что и в этот раз ему всё сойдёт с рук - удача два раза лицом не поворачивается. И он это понимает, знает, что просто оттягивает момент, усугубив саму ситуацию своим побегом, теперь уже ему не отделаться огромным долгом, откупиться получится, скорее всего, собственной жизнью, по голове уж точно не погладят.

Он добирается до знакомой улицы, телефон уже давно не хранит номера бывших друзей из той прошлой жизни, да он даже ничего не знает про них, не застал выпуск Ани с Севой, не знает чем сейчас живет и занимается Стеша, поэтому он просто идёт по памяти и удаче к Косте Ежову, даже не надеясь, что тот всё ещё живёт по адресу, что он вообще пустит его на порог. Сердце пропускает первый удар, когда он проходит мимо их дома с Таей, тут всё рядом, всё близко, одними дворами повязано, Артём ловит себя на том, что заглядывает в окна, в которых не горит свет, ему то за эти пять лет должно было уже стать похуй, но память - тактильную, физическую не обмануть, где-то изнутри прогрызается наружу надежда и чувство вины. Тая скорее плюнет ему в рожу, расцарапает, чем кинется в его объятия при встрече, а может ей также  н а с р а т ь. Он знал, что она осела в Питере, видел её творчество, да было бы глупо врать и отрицать, что ни раз, да даже ни десяток раз не дрочил на её порно, он даже следил за ней в инсте, лайкал некоторые фотографии, но, наверняка, теряясь среди других многочисленных поклонников её творчества. Артём знатно так охуел, наткнувшись впервые на видео с Тигрицией, смачно отсасывающей и принимающей член какого-то чела, ну, не горевала долго девочка после его пропажи, каждый зарабатывает как может, не осуждаю, как говорится.

Еж принимает его не очень радушно, но всё же впускает - с годами он как-то стремительно постарел и осунулся, как позже выяснилось, Костя подсел на тяжелые наркотики в погоне за раскрытием потенциала разума, гонимый мечтой дотянуться до других миров, в его голове поселился какой-то хаос, который Крошину пока ещё был неподвластен. Артём даже начинает думать, а не отбили ли ему голову ненароком пять лет назад, когда искали самого Артёма, Ежов рассказывает ему об этом, но зла не держит - он вообще всегда отличался своей добротой и какой-то непосредственной наивностью. Крош подселяется к нему в комнату на потёртой раскладушке, залегает на дно на дни и недели, пытаясь выцепить в долгих полуночных разговорах с Ежовым, в моментах, когда тот чистый, что-то внятное и разумное. Через него же он снова выходит на бывших "работодателей", зарекаясь, что второй раз друга больше не кинет, скрещивая за спиной пальцы, Крош может кинуть ни раз и не два любого, пока его крышку не заколотят гвоздями. Он обтирает порог дорогого по меркам Твери особняка, пряча за смехом и ироничными шутками страх, но очевидного наказания не следует, оказывается, что его долг давно уже погашен, да даже с процентами сверху, инвестиции, вложенные в проёб Артёма оказались настолько окупаемы, что теперь приносят неплохие деньги.

- Твоя маленькая миленькая девочка оказалась очень уж хороша, видишь, как устроилась, ты, можно сказать, своим позорным поступком проложил ей путь в большой бизнес и к большим деньгам. - Ахмед усмехается желтыми зубами, в нескольких местах золотыми, сметая со стола со шмыгающим звуком белоснежную дорожку кокса. Тая, долг, порно: пазл складывается. - А теперь ты тут перед нами пресмыкаешься, просишь защиты, просишь работу, почему я должен поверить тебе второй раз? Если я внесу за тебя залог московским рома, тоже задницей будешь отрабатывать? - мужчина смеется заливисто, подбадривая и остальных смеяться вместе с ним, Артём тоже усмехается, поддерживая шутку, ну или в его случае не шутку, боясь сказать что-то лишнее, выдать свой страх и отвращение выражением лица. Работу он получает, испытательный срок, ставка почти в ноль, но сохраняет себе жизнь, получает "крышу" и кидает якорь себе под ноги, привязывая себя снова к этому городу, из которого так хотел бежать. Его душит это место, эти люди, прошлое, которое ложится на хребет. Ебаный бег по кругу, получается, из точки "а" в точку "б" и обратно, всё просрано.

В день похорон директора детского дома Зинаиды Петровны (они с Костей облачаются в чёрное, предварительно закидываются коксом - белое на чёрном, какая ирония) Артём понимает, что ему придётся столкнуться с прошлым, которое он иссякал из себя последние года, лицом к лицу, тут точно не избежать косых взглядом и переговоров, заёбывающих одних и тех же вопросов и одних и тех же ответов, пьяных поминок, где все будут вспоминать "лучшие" года в детском доме, рыдать, драться, может даже трахаться и снова рыдать. Он сначала даже хочет слиться с данного мероприятия, но Ежов слишком настойчиво уговаривает, дань памяти, все дела, плюс такая возможность увидеть всех старых друзей, которых, к слову, Крошин, видеть совсем не хочет. Они подъезжают к Волынскому кладбищу одними из последних, не желая мерзнуть в ожидании, почему-то на кладбищах земля всегда особенно промозглая.

- Оп, Крошин, какие люди, ты чё, на показ мод приехал или чё, хлеб столичный ты наш? - его уже издалека замечает кто-то из "своих", не упустив момента обсудить его внешний вид.
- Или чё. Приехал тут перед вами покрасоваться, выбрав самый подходящий момент, ведь, где, если не на похоронах, я увижу все ваши морды, собранные воедино и в одном месте. Идеальная аудитория. Здарова, Жгут. - Крошин усмехается, вальяжно шуя жвачку и поднимая тёмные очки с глаз на белобрысую челку, приобнимая сокурсника, довольно заматеревшего за несколько лет, в дружеском жесте. - А где остальные наши? Бараш, Нюша, Стеша? - Крош выискивает глазами знакомых ребят в толпе, пытаясь выловить рыжую макушку или копну кудрявых волос.
- Анька словила истерику, рыдала по Зинке, чуть ли не задыхаясь, её ребята увели вон-туда, валерьянкой откачивать. - Жгут машет рукой куда-то в сторону забора. - Сейчас начнётся церемония погребения, подскачут.

Артём кутается в пиджак, надетый на бадлон, не по погоде, подгоняя время до начала, но, кажется, будто в такие события стрелка часов если не останавливается, то течёт очень медленно, время тут, на кладбище, будто замирает, ведь мёртвым время уже совсем ни к чему. Он пропускает мимо ушей болтовню Кости, который не замолкает ни на минуту трескучим низким голосом, рассматривая всех пришедших, пытаясь уловить изменения, произошедшие с ними и их внешностью за пару лет. Кто-то вышел из детского дома и стал успешным - это было видно по их внешнему виду и по тем тачкам, на которых они приезжали, кто-то пошёл на дно, так и не смог преодолеть груз наследственности или тяжелой судьбы, по их лицам было заметно пристрастие к алкоголю или веществам, ну а кто-то просто погряз в бедности, не потеряв при этом себя и простоты характера.

- Sorry, ребят, задержалась, не началось ещё? - голос за спиной звучит звонко, эта частота, кажется, выжжена в подкорке головного мозга Крошина, ему даже не нужно поворачиваться, чтобы понять, кто пришёл.
- Ооо, звезда большого кино, автограф, пожалуйста, можно расписаться прямо здесь. - Кто-то из толпы, кого Артём не узнает, указывает жестом на свою ширинку, думая, что его шутки весьма забавны, но выглядит это по-детски и глупо.
- Ну, во-первых, твои влажные фантазии тебе слишком дорого обойдутся, Кир, ну и давай в таком месте сохранять субординацию, окей? - она не лезет за словом в карман, собственно, как и обычно, всё та же Тая, готовая перейти в нападение, стоит кому-то посягнуть на её личные границы, все это знают, все это помнят. Точно такая же, как и на видео - выкрашенные короткие волосы в белый, в их последнюю встречу она была брюнеткой, пирсинг, яркие стрелки, где-то там под курткой пара набитых татуировок, только теперь она стоит в паре метров от него. Он кидает тихое "привет", но выглядит это максимально странно, не так он представлял их встречу, да он вообще её никак не представлял, а теперь даже не знает куда деть себя. Она же здоровается со всеми, кроме него, она даже не смотрит на него, словно он призрак, фантом, да и просто пустое место, справедливо - да, задевает? Тоже да. Они всей толпой идут до места на кладбище, говорят по очереди, пьют, снова говорят, водка обжигает горло, расслабляет связки, согревает запоздало прозябшие ноги, все пришедшие кидают по цепочке землю на крышку гроба. Вот и Артём, кинув влажную горсть, встаёт рядом с Таей, оказавшись где-то в последних рядах прощавшихся, позади всех спин. Где-то там, затерявшись, всё так же всхлипывала Аня, прижавшись к Барашу, тот же приобнимает её за плечо, так крепко, что его костяшки побелели, боясь, что та вот-вот рухнет. Нюша всегда была ранимая девочка с тонкой душевной организацией.
- Так и будешь делать вид, что меня тут нет? - его шепот пробивается среди всхлипов, чьих-то монотонных причитаний и последних слов, еле слышно, напряжение между ними натягивается в считанные секунды, но Тая его вопрос, определенно, услышала.

[indent] - жизнь она как коробка шоколадных конфет. могут попасться шоколадные, могут с орехом и застрять в зубах - конечно, если они не такие же идеальные, как у меня - может ещё что-то. - лисица забрасывает в рот третью по счёту конфету. но честное слово, кто считает, когда коробка не её. ардова не считает тоже. или делает вид. в общем-то всё равно, что она ей сделает. конфетку отнимет? - там, кажется, было что-то прооо... - флегматично тянет, пережёвывая нугу - одни из любимых. - про что-то. короче, яга, суть в том, что стухла ты уже на этой работе и в этой квартире. - обвести взглядом помещение, усмехнуться, протянув уже не рыжую, но всё ещё прекрасную лапку за новой конфеткой. четвёртой. с орехами. - даже мои благовония уже не помогают. пахнет хуже, чем в твоей избушке, топь ей болотом. - морщит носик, достаёт из сумочки духи, показательно обрызгивая полукругом - конфеты с ароматом цитрусов (пчхи) до добра ещё не доводили, видится ей - перекрещивает брызгами ардову и убирает флакон обратно. - как у тебя здесь ещё никто не откинулся. хотяяя - цепляет зубами мелкую ореховую крошку с конфеты. не колобок, конечно, но тоже вкусно. - ты же у нас сама труп ходячий. до кощеюшки, конечно, далеко, но от всех нас оторвалась знатно. хотя есть ещё ванька дурак, который давно помереть должен был, ну да ладно, сейчас не о нём, а о твоих костях. их скрип слышен даже мне, а я специально подальше от тебя поселилась, аж через несколько улиц. - ардова не выражает эмоций, слишком привыкла к ней. нужно что-то разнообразить в их отношениях, дальше так нельзя. она ураганом врывается на порог, шумно не_здоровается, яркие краски выливает ей на голову, гудит обо всём, что ей интересно, а яга лишь ковыляет к себе в комнату, делая вид, что слушает. а порой и не делая вовсе. так не пойдёт. - чего ты вцепилась в свою работу? у тебя там, конечно, сладких мальчиков много, так бы и съела. - лиса жалеет порой, что язычок уже не такой длинный, эффекта того нет. облизывается как может, думая, как это выглядит с человеческим подобием языка. надо видео снять. - но это совсем не повод, они такие же скучные, как и ты. я то знаю, пыталась их расшевелить, а им только бумажки, преступники и прочее, прочее, прочее. как будто преступление прийти и взять, что тебе хочется. если бы это было преступлением, ты бы меня на всю нашу бесконечную жизнь засадить могла, а ты не сажаешь, так чего на других ополчились. - белое вино плещется в бокале, лиса создаёт волны по его стенкам и наблюдает. это красиво. люди говорят, что бесконечно можно смотреть на огонь и воду, потёмкина согласна. особенно, когда в этой воде плещется рыба, а твои когти или клыки достаточно остры, чтобы её зацепить. но прекраснее всего смотреть на лёгкие деньги, психующих на съёмку сотрудников мвд, роллы и вино в бокале на тонкой хрустальной ножке. есть ещё много прекрасного, но нет желания вспоминать. есть желание вытащить старушку куда-нибудь, хочет она того или нет. - в общем, яга, собирайся. на работе отпуск возьмёшь, ну или просто молча уедешь, мне этот вариант больше нравится. дома тебя всё равно никто не ждёт, кроме меня, когда прихожу раньше, чем ты вернёшься с работы, то есть практически всегда. а мне надоело здесь. дико однообразно и скучно, так что поехали. тем более билеты я уже взяла, вылет завтра. - закидывает в рот пятую конфету, запивает остатками вина, хватает со стола бутылку, свободной рукой шаря в сумке. на стол перед ардовой ложатся два билета в паспорте. - учти, костяная, если не приедешь завтра в аэропорт, я тоже никуда полететь не смогу. - шутовские условности этого мира - паспорт нужен для вылета, выезда, всей жизни в принципе. ну, зато у неё фото там потрясающее, поэтому продемонстрировать его лишний раз никогда не помешает. - до завтра, старая.
[indent] - раз, два, три четыре, запирайте дверь в квартире. телефоны отключайте и лисе их отдавайте. будем с вами мы гулять и вино всё распивать. держи. - если это похоже на то, что лиса притащила с собой вчерашнюю утащенную у яги бутылку, то так оно всё и есть. нет, новые она, конечно, тоже принесла, но сначала эту. зря что ли она заботливо закупорила остатки дома, чтобы не так уж прямо до конца выветрились. забота должна быть оценена. а пока старая допивает то, что не допила она - отношения штука сложная, иногда приходится идти на жертвы, но потёмкина это жертвой не считала - лиса открывает новую. в самолёт с алкоголем не пускают, но ягу пустят и лису с ней за компанию. или наоборот, там уж как пойдёт. а эту нужно выпить до, иначе ардова покоя до самой посадки не даст. вот где её активность разыграется, когда останется без телефона, без работы, без маньяков - убийц и только с патрикеевной. а голова у лисы нежная, заболит быстро. клыки до сих пор острые - почти что единственное оставшееся достояние, но у яги магия острее. порой лисицу печалит, что ей сил не завезли, когда между ягами, кощеями, да марьями распределяли. печалит сильно, когда смотрит в чёрные глаза ардовой и видит, как в них плещется навь. в тот мир она не хочет, но то, что людишки называют волшебством, позаимствовала бы. желательно, без обязательств вернуть. интересно, может яга своей силой делиться? как это она за столько лет не подумала спросить. хозяйка леса смотрит своими бездонными глазами. руки пустые, видимо, допила и выкинула. или просто выкинула, лисица в мысли свои ушла и не доследила. - что? - фыркнула, разве что хвостом не мотнула, делая глоток прямо из бутыли. в их отношения стаканчики не завезли, как в её жизнь магию. - телефон отдам, когда снова приземлимся в москва - сити. сама знаешь, шансов на иное нет. а вот это дам, держи. - протягивает ардовой бутылку, звеня двумя другими в сумке. - эх, крольчатинки бы сейчас. что там нынче в самолётах подают. ой, а самолёты нынче, интересно, падают? я твои старые кости собирать не буду, если что. там полежишь, отдохнёшь, как обратно вернусь, отправлю кого-нибудь из твоих собрать. слууууушай, а у тебя есть сейчас твои то? давно никого не видела. ну там лягушки, приживалки, ваньки дурачки, которые ещё кощеям всяким не переспали? - лиса старалась знать обо всех навских. так безопаснее. и интересно. а кого-то можно было и заснять. скорее всего, для личного архива, но порой и не только. выкладывать о них что-то без ведома и спроса себе дороже, к сожалению. они то за себя постоять как раз умеют. - может, и мне прислужников волшебных завести, а то эти человеческие больше раздражают, чем помогают. куда там зайцы все разбежались. - кто-то говорит, что раньше было проще, но лисица не согласится никогда. раньше было забавно, но теперь то всё куда лучше. их называют сказками, она где-то слышала, что про неё читают - и ей определённо не нравится вечный проигрыш тех, кого окрестили злодеями - но на самом деле, их жизнь стала сказкой здесь. её точно.